— Я еще никому этого не предлагал. Да и сейчас вряд ли предложил бы, если бы не мое состояние, — признался он. — Я в тревоге, переходящей в отчаяние. Но когда вы появились там, на дороге… такая славная, чистая и разумная, я просто не мог поверить… — Он оборвал сам себя. — Полагаю, это благодаря вашей белой форме вы кажетесь кем-то вроде медсестры или нянечки… кем-то надежным, внушающим доверие.
Кей охватила досада.
— За кого я точно никогда не выйду — так это за человека, которому нужна нянька. Меня может привлечь только предложение от кого-нибудь более сильного, чем я.
— Погодите, дайте мне выздороветь, — мрачно сказал он. — Я не слабый — просто невозможно бороться, если знаешь, что с тобой не все в порядке.
В этот миг — поскольку его собственные слова напомнили ему о том, что он сумел ненадолго забыть, — по лицу его проскользнуло выражение такой муки, что ее захлестнула волна пронзительной жалости. Если бы не его недуг, она легко могла бы представить этого человека в роли своего жениха. В физическом смысле он казался ей весьма привлекательным. Но она вспомнила о его братьях и, когда они подъехали к воротам клиники, снова превратилась в суровую и невозмутимую профессионалку.
— Сейчас мы вряд ли найдем здесь доктора Винчинтелли, — сказала она. — Давайте пока прогуляемся по мастерским. Я уверена, что это поднимет вам настроение.
— Ладно, — покорно согласился он. — Только не ждите, что я запрыгаю от восторга.
Он признал, что само заведение выглядит живописно — оно было похоже на гольф-клуб с центральным корпусом и несколькими бунгало вокруг. «Буки» и «Кедры», домики для безнадежных пациентов, прятались за узкой рощицей. Мастерских было три: столярка, где кипела жизнь, переплетная и коттедж для ткачества, бисероплетения и выделки медных украшений. Больные выглядели невеселыми и работали медленно, однако солнце, бьющее в окна, и яркие разноцветные материалы, с которыми они возились, создавали иллюзию общего благополучия. Глядя на все это, Питер Вудс отпустил одно из своих немотивированных замечаний:
— Почему они не в белом, как вы?
Пока они продолжали обход, к главному входу подкатил автомобиль доктора Винчинтелли. Он был хмур и словно куда-то спешил; когда его блуждающий взгляд упал на них, он вздрогнул и замер на месте. Потом двинулся к ним, и Кей увидела, что он рассержен.
— Простите, но это явное нарушение правил, — сказал он ей.
— Что именно? — холодно спросила она.
— По-моему, я ясно дал понять мистеру Вудсу, — он бегло улыбнулся Питеру, — что пока ему следует оставаться в одиночестве.
— Это я виноват, — сказал Вудс. — Мне стало ужасно тоскливо. А дорога манит… и всякое такое.
— В вашем состоянии нельзя так себя вести. Вы должны подчиняться нашим указаниям, мой дорогой сэр, иначе я не могу отвечать за последствия.
— Хорошо, — устало сказал Питер. — Попробую слушаться вас еще двадцать четыре часа. Мне сразу же отправляться в камеру?
— Я пойду с вами. Немного изменю вашу схему лечения.
Питер поглядел на Кей и улыбнулся.
— Спасибо за приятную экскурсию, — сказал он. — Если я останусь, научите меня вышивать бисером или еще что-нибудь придумаем, ладно?
— Договорились, — весело ответила Кей.
Но когда она смотрела, как он, обаятельный мужчина в самом расцвете лет, шагает по залитому солнцем двору рядом с доктором Винчинтелли, на сердце у нее было тяжело.
После ланча Винчинтелли подошел к Кей. Он был все еще сердит, и только положение, которое она здесь занимала, мешало ему дать волю своему гневу.
— Мне кажется, вы не слишком хорошо представляете себе состояние мистера Вудса, — начал он. — Я ведь говорил вам, что распознал явные параноидные симптомы. В настоящее время я хотел бы наблюдать его в полной изоляции.
— Вы мне этого не говорили, — ответила она. — Я нашла мистера Вудса на дороге и просто знакомила его с принятым у нас распорядком.
— Этот распорядок оказался неэффективным для его братьев, — резко сказал он. — У меня есть другие идеи.
Против этого ей нечего было возразить. Идей у него действительно хватало — несколько его учебников по диагнозу и прогнозу считались классикой и были переведены на многие языки. Ее отец не сомневался в его компетентности, но Кей питала к нему антипатию и всякий раз, когда он к ней приближался, с трудом скрывала отвращение.
Если не считать ежедневного обхода, который Кей Шейфер совершала по очереди с двумя другими врачами, ей редко приходилось бывать в тех более печальных корпусах, где человеческий разум угас окончательно, оставив по себе лишь пустую оболочку{27}. Но через два дня настал ее черед, и она отправилась в «Кедры», чтобы увидеть и услышать отчеты о горьких и безнадежных случаях. Приблизившись к двери, где недавно жила одна известная ей пациентка, она вынула ключ, но заведующий корпусом покачал головой.