Однажды в клубе, выпив чуть больше положенного, он посчитал, что я засмотрелась на другого. Вадим зажал меня у дальней стены, подальше от нашей компании и злобно прорычал мне в лицо, что уничтожит всё что мне дорого если я только попытаюсь оставить его. В доказательство серьёзности своих намерений он оставил на моей запястий ожог от сигареты. Потом он умолял его простить. Присылал цветы. Говорил, что его попутали бесы. Обещал никогда не причинять мне боли. Стоял под окнами и сидел под дверью. А поймав в подьезде, обнял за талию, рухнув на колени, и не отпускал пока я не сдалась. Только вот в моменты конфликтов он, словно невзначай, поглаживал пальцем крохотный шрам от ожога и от этого простого прикосновения я холодела. Вадим держал в своих руках судьбу моей семьи.
Сама не заметила как дошла до нужного мне ряда и, прошагав вдоль него, запнулась, наткнувшись глазами на знакомое с детства лицо. Альберт Петрович Вольский. Профессор кафедры общих заболеваний. Гений. А для меня просто дед который умел рассказывать чудесные сказки и учил меня в них верить. Он умер от онкологии когда мне исполнилось двенадцать. Я помню добрые глаза на измождённом лице и голос… В глазах потемнело от боли и я неловко завалилась на бок, зацепившись рукой за ограду. В ушах набатом отзывалось сердце. Тело налилось свинцом. Воздух казался густым и тягучим и не желал свободно скользить в лёгкие. Приходилось с хрипом тянуть его в себя. Распластавшись на земле, я пыталась заставить себя пошевелиться и не могла. Рука, раскроенная острой пикой, украшающей ограду, заливалась кровью и липкая жидкость пропитывала толстовку, образуя странный завораживающий рисунок. Словно кто то кистью набрасывал широкими мазками овал лица. Иллюзия пропала, когда ко мне возвратилась возможность двигаться и я смогла ухватиться за прутья, чтобы подтянувшись, встать на ноги.
Сдёрнула с себя толстовку и, промыв рану водой, ошалела от увиденного. Длинная царапина напоминала латинскую букву "Л" и занимала всё предплечье. Глубина была небольшая и, разорвав футболку, я наложила давящую повязку. Разгуливать в бюсгалтере было по меньшей мере бесцеремонно, тем более, учитывая, где я находилась поэтому мне пришлось натянуть на себя толстовку, предварительно разорвав ставший тесным окровавленный рукав. Присев на узкую кованную лавочку я вздохнула и нервно хихикнула.
— Стоило придти сюда, чтобы истечь кровью. Эх, дед, знал бы ты в каком я…
Злые слёзы покатились из глаз и не было сил их остановить. Я согнулась, прижав голову к коленям и закусив губу, протяжно завыла. Тело сотрясали ритмичные рыдания. Сползла со скамьи и прижалась к боковине гранитного прямоугольника лбом.
— Не хочу! Не хочу! Он убьёт меня дед. Рано или поздно убьёт… Никто не видит… Никто не знает… Что делать? Что же мне делать?
Я говорила долго, словно сорвав предохранитель, постепенно преходя на хриплый шепот, бессвязный и тихий. Вытерев мокрое лицо, попутно пачкая его кровью, я поднялась, опираясь о памятник, и рассмотрела надпись у самого основания: " Главный герой в жизни ты сам. Не позволяй этого отнять. Никому. Никогда." Я вцепилась в гранит сильнее и наверное сжав его чуть сильнее могла раскрошить камень. Дед… Как же ты смог ответить через столько лет? Прикоснувшись кончиками пальцев к губам, я перенесла их к овалу портрета с лицом улыбающегося мудреца.
— Спасибо…
Слегка пошатываясь, медленно двинулась по заросшей тропинке на выход. Да видно свернула не туда и вышла к более свежим захороненям. Немного растерявшись, решила двигаться по протоптанной дорожке между памятниками в сторону высоких ворот, видимых издали. Рана взялась пульсировать в такт биению сердца и пальцы приняли синеватый оттенок. Ни к месту выругавшись, я присела на первую попавшуюся лавку и принялась ослаблять повязку. Снова закрепив ткань на ране, я достала телефон, чтобы вызвать такси. В больницу я решила не обращаться. Благо, прививки у меня все сделаны, а обработать царапину я смогу и дома.
Зажав трубку между ухом и шеей, я закатывала рукав. И именно в этот момент мир решил встать на паузу. Я увидела его.