— Юль, ты зелёная, — мама отбирает у меня очередную коробку. — Приляг. Я сама.
Потом родительница приносит мне крепкого сладкого чая и шоколадку.
— Может, в больницу?
Качаю головой, отпивая горячего.
Кое-как к концу третьего дня удаётся немного в себя прийти. Но сил нет совершенно, а грузчиков мы не наняли по причине плачевного финансового положения. Каждая коробка кажется неподъёмной бетонной плитой, которая норовит раздавить. Увидев меня, зелёную, с трясущимися руками и испариной на лбу, сосед вызвался помочь. Без него бы точно не справились.
— А вы что, квартиру продали? — интересуется он.
— Нет. Просто мужа в клинику положила, а самой за дочкой тяжело приглядывать. Вот, временно к маме в Москву перебираемся.
— А-а-а. Это правильно, — кивает мужчина. — Вам нездоровится, присядьте.
Он буквально силком усаживает меня на стул в коридоре, а потом они с мамой полчаса носят коробки.
— Спасибо, — улыбаюсь вымучено.
— Не за что, — отмахивается сосед. — Удачи вам.
Всю дорогу до Москвы дремлю, уткнувшись лбом в стекло. Мама с Маришкой поехали следом на такси, так как водитель газели отказался сажать маленького ребёнка в машину.
— Ещё мне штрафов не хватало, — буркнул.
Пришлось согласиться. Понятно, что уезжаем мы к маме надолго, но даже о том, что предпринять по поводу квартиры, сейчас нет сил думать.
— Приехали, — раздаётся над ухом, и я вздрагиваю, выныривая из дремоты.
Мама уже ждёт возле подъезда. Рядом стоит дядя Лёша. Выползаю из машины, переваливаясь на скамейку.
— Иди в квартиру, — тормошит меня мама. — Замёрзнешь, ещё заболеешь.
Едва нахожу в себе силы подняться, добраться до квартиры, раздеться и упасть на кровать лицом вниз.
Утром меня вырывает из сна звонок будильника.
— Алло, — хриплю в трубку, даже не глянув на дисплей.
— Доброе утро, Юля. Ты готова? Я заеду за тобой через час, — звучит в трубке голос Громова.
— Угу, — буркаю и завершаю вызов.
Плетусь, пошатываясь на кухню, где дядя Лёша, напевая что-то под нос, варит для Маришки кашу.
— А где мама? — интересуюсь севшим ото сна голосом.
— О, Юленька, — улыбается мужчина и проворно выкладывает дочке в тарелку овсянку.
Наклоняюсь и целую Маришку в макушку.
— Так Леночка в магазин пошла. Сказала, что нужно фруктов внучке купить. Я слышал, что ты уезжаешь?
— Угу, — киваю угрюмо и наливаю себе кипятка в кружку.
— А куда? Или это не моё дело? — косится он на Маришку.
— Мама вам расскажет. Я не запрещаю, — ухожу от ответа в присутствии дочери.
Дядя Лёша понятливо кивает.
— И тебе овсяночки, — ставит передо мной тарелку.
— Я не хочу, — вяло отнекиваюсь.
— А надо. Если не есть кашу, то сил не будет. Правильно я говорю, кнопка? — он легонько щёлкает Маришу по носу. И та впервые за долгое время открыто улыбается.
— Спасибо вам, — говорю тихо.
— Не за что, — отмахивается мужчина. — Я люблю с детьми возиться. Всегда просил Леночку, чтобы она тебя с Маринкой приглашала. Видишь, как вышло — своих детей бог не дал… так хоть с внуками своей лапушки повожусь.
В который раз порадовалась за маму. Запихнула в себя кашу, чувствуя, как желудок недовольно сжимается. Совсем я его истрепала. Все эти нервы, перекусы на бегу, голодные дни… как бы до язвы дело не дошло. Вздохнула, косясь на часы. Громов должен уже через пятнадцать минут заехать. Не сомневаюсь, что ему известен адрес моей мамы, ведь у меня он его не спросил. Неприятное чувство мерзко царапает грудную клетку.
Наспех надеваю первое попавшееся — джинсы и свитер, завязываю волосы в хвост, прощаюсь с притихшей дочерью и выхожу.
Когда спускаюсь в лифте, мобильник снова оживает. Громов. Трубку не беру, потому что и так уже покидаю подъезд. Его машина, и правда, стоит неподалёку.
Как только я подхожу, он выбирается из салона и открывает мне дверце. Джентльмен, чтоб его!
— Юля? — он окидывает меня встревоженным взглядом. — Что случилось? Ты паршиво выглядишь.
— Спасибо за комплимент, — выдаю ядовито. — Незапланированное кровотечение. Такое никого не красит.
Громов напрягается.
— Может, в больницу? Почему это произошло?
— Из-за противозачаточных, естественно, — говорю очевидное. — Уже прошло.
Влад дарит мне нечитаемый взгляд, затем хмурится и нервно сжимает руль. Лицо мужчины выдаёт крайнюю степень напряжения.
— Точно всё в порядке?