Под шеей по самому центру был нарисован перевёрнутый крест. От него шли пылающие или еле тронутые пламенем перья, которые падали, начиная с рёбер, и полностью истлевали на уровне ремня. Всё это было нарисовано лишь на одной стороне, тогда как вторая была абсолютно чиста, словно разорвали лист бумаги. Я настолько увлеклась, что и не заметила как он повернулся ко мне боком, но почему-то молчал.
Грешник не был типичным представителем мужского пола. Выступая на сцене я видела сотни мужчин самой разной внешности и никто из них не был так ужасен и хорошо одновременно. Высок и жилист, но под светлой кожей бугрятся крепкие мышцы. И манера движений у него была сухая какая-то, безэмоциональная. Словно сама Смерть передо мной.
Но больше меня пугала реакция моего собственного тела на него. Этот Грешник не был мне противен, а даже наоборот. Мне нравилось то, что я видела. И это не нормально.
Когда ткань скользнула по его спине, скрывая от меня уродства, я отвернулась в сторону. Он пленил меня точно так же как Кубрынин. Да, условия намного лучше, но сути это не меняет!
— Можно мне смотреть телевизор? — тихо и запинаясь на каждом слове спросила я, боясь поднять на него взгляд.
Я кожей чувствовала его взгляд. Мне даже не нужно было поворачивать к нему головы, чтобы понять, что его взгляд устремлён на меня. Это было подобно жару от костра. Кожу словно жгло на щеке и шее, заставляя краснеть от воспоминаний о его пальцах во мне и на мне и моей реакции на это. Но он ничего не ответил. Только кинул пульт в придачу к тюбику с мазью и вышел, прихватив с собой саквояж и пальто. Лишь когда дверь за ним плотно закрылась, я смогла расслабиться и выдохнуть. Боже. Ощущение, будто только что была заперта с удавом в клетке. Я вздрогнула, и кожа покрылась мурашками от понимания, что ждут меня не очень лёгкие времена. Гораздо проще ненавидеть того, кто противен, чем того, кто вдруг разбудил в тебе странные ощущения. Но сейчас я могла подумать и о другом.
Голова разрывалась от огромного количества вопросов, на которые у меня не было ответов. Где я? Искали ли меня родители и ищут ли до сих пор? Смогу ли я с ними связаться, если буду себя вести спокойно? Отпустит ли меня Грешник, когда я вспомню про чемодан, а если не я его взяла, что тогда будет? И не врал ли он про связи, которые могло принести моё возвращение домой им или это для того, чтобы втереться в доверие?
На последнем вопросе покачала головой, закатывая глаза к потолку. Ага. В доверие втереться. Хотел бы, не тащил бы меня через парковку, как дикое животное.
Бездумно смотря на кучу таблеток и пилюлю, я пыталась успокоиться, но слёзы сами текли по лицу. Я никогда не была сильной. Отец защищал меня от всего и вся кучей нянек и охранников, а мама занималась моим будущим. Я ни разу в жизни даже коленки не поранила.
Велосипеды? Ролики? Я не знала что это такое, потому что для девочки это, видите ли, опасно. Но сейчас я отлично понимала, что во мне изменилось многое. Та малышка-одуванчик умерла в один из дней прошедших трёх месяцев, но на её место никто не пришёл, а прежняя никогда больше не вернётся. Если тогда я пыталась искать способ побега или как быстрее надоесть Кубрынину, то сейчас я не хочу ничего. Я даже дышать не хочу. Думать, открывать и закрывать глаза, двигаться… Зачем, если здесь я уже ничего не изменю? Я в ловушке без окон и с кодовом замком на обеих дверях из спальни. Здесь даже вентиляция по размерам меньше моей головы…
Но самое страшное, что стоило мне оказаться в тишине, как я снова услышала смех тех людей. Они смеялись надо мной. Не насмехались, нет. Они смеялись над моей беззащитностью. И голос старого импотента разрывал этот смех надвое.
«Танцуй, дрянь, или будешь дрыгаться без одежды и под моими парнями».
И я танцевала. Несмотря на боль в ногах, страх и желание умереть. А когда все заканчивалось и приходил Кубрынин, терпела его толстые пальцы на моём теле. Терпела и лелеяла надежду, что однажды их отрежу с особым удовольствием.
Я вспомнила момент нападения на особняк. Он снова ко мне пришёл, но не успел ничего сделать. Спустился один из его людей и сказал, что какой-то Климов вырубил систему безопасности. Толстяк выбежал, не прикрыв за собой дверь и я кинулась к ней, успевая подставить пальцы. Было больно. Очень больно, но это последнее, что я помнила.
Единственно, что меня радовало в нынешнем положении, это что Грешник не имеет дел с толстяком. Возможно, они даже враждуют, раз ему нужен чемодан, который был в особняке Кубрынина, ведь только там я могла что-то взять. Вопрос только брала ли я его?