— Я могу увидеть донора перед операцией? Он ещё жив?
Я посмотрел Марине в глаза, задаваясь вопросом зачем ей это, но увидев в них надежду, не стал спрашивать. Это нормально — желать знать что до конца жизни в тебе будет частичка хорошего человека, а не убийцы или насильника.
— Частично. Он получил ранение под Горноустьем и сейчас лежит в коме, но не в этом городе. Увидеться с ним не выйдет, прости.
Она нахмурилась.
— Но ведь из комы люди могут выйти.
— Не всегда. Его мозг мёртв, и это уже не исправить. Всё, что его держит живым, лишь аппарат жизнеобеспечения.
Удивительно, но она понимающе кивнула, будто сознавала что возвращаться там уже не к чему, будто разделяя моё мнение, что без нейронов в голове наши тела всего лишь бесполезные отходы.
— Хорошо, но у нас ещё есть время? Нам же не обязательно ехать прямо сейчас?
Я понимал почему она медлит и сам этого хотел — побыть рядом ещё чуть-чуть. Ещё одно мгновение. Ещё один лишний час. Ещё один вздох.
— Не обязательно.
Она радостно кивнула и провела ладонями мне по плечам и груди.
— Тогда я хочу снова испытать нашу новую кровать на прочность. Вчера мне показалось что она немного скрипит.
— Уверена, что нужно проверять именно её? Я бы проверил это кресло.
Кивнул на бежевое недоразумение, подвешенное под потолком в углу, и начал пробираться под майку. Склонился к ямочке на шее и прижался к ней губами, возбуждаясь уже от того, что её пальчики спешат разделаться с моим ремнём.
В лабораторию мы, конечно же, попали лишь к вечеру. Я не мог насытиться своей кошечкой, не мог отпустить её и после. Ласкал тело, терзал губы, и всего было до безумия мало. Времени было мало.
Я не хотел думать о плохом, но знал каковы шансы на самом деле. Несмотря на то, что донор отлично подходит Марине по всем показателям, есть риск отторжения органа иммунной системой и не только спустя месяц или два, но и спустя годы. У нас с ней могли быть в запасе как вся жизнь, так и всего десять лет, которых мне, опять же, чертовски мало. И я ненавидел себя за это. Ненавидел, что принял решение за неё, что ей вообще приходится проходить через это, потому что моя девочка не должна была знать этого страха и боли. Она должна была добиться своей мечты и стать счастливой ради меня, а вместо этого я видел как она кусает губы и борется с собственными нервами в стерильной палате.
Сел на койку, где она лежала уже в больничной пижаме, и взял её руку, чтобы коснуться ещё раз.
— Всё будет хорошо, Котёнок. Думай о том, куда мы полетим отдыхать после, хорошо?
— Мы куда-то полетим?
Я улыбнулся и кивнул.
— Обязательно. Чуточку солнца тебя должно порадовать.
Она улыбнулась со слезами на глазах и сжала мои пальцы крепче.
— Спасибо что ты у меня есть. Ты показал мне какая должна быть забота.
Не выдержал и поцеловал дрожащие губки, пытаясь хоть немного успокоить её.
— Ты показала мне больше.
Но в этот момент явилась Амелия, прерывая нас и действуя мне на нервы. Не знаю почему я её так невзлюбил, девчонка действительно не виновата в том, что папаша решил укрепить связи с нами таким старым как мир способом, но я не мог воспринимать её не иначе, как помеху.
— Всё готово, Илья. Фёдор Анатольевич ждёт встречи в «отсеке Б».
Я кивнул, снова возвращая своё внимание Марине, и поцеловал малышку в лоб.
— Я скоро вернусь.
«Отсек Б» не был предназначен для переговоров. Там мы держали задержанных и проводили допросы со смертниками. Иногда последние соглашались на эксперименты, думая, что если результаты будут удачными, то смогут избежать скорой казни, но почти во всех случаях смерть для них выходила наилучшим вариантом. Более подходящего места для ублюдка я бы и не стал искать и мысленно благодарил Барбариску за приказ отправить его именно в камеру из прочного бронированного стекла. Он должен был видеть что будет, если потерпит провал. Я лично проведу все эксперименты на его мозге и вкачаю в него столько стероидов, что он захлебнётся собственной кровью.
— Почему я даже не удивлён увидеть тебя тут? Но удивлён что ты так долго тянул.
Странное начало разговора. Я даже слова не успел сказать, а этот хмырь решил выбесить меня с порога? Высокий, худощавый очкарик поднялся с пола и протянул мне руки в наручниках.
— Снимешь?
Какое-то время я удивлённо взирал на его кисти, пытаясь уловить смысл именно этих слов и именно в таком порядке, но не выходило. Тупой вопрос откуда он узнал что понадобится для Марины, так и остался на кончике языка, обжигая злостью, потому что приходит понимание насколько они связаны со сказанным мне Тимуром. Возможность, что именно этот человек что-то сделал с моей девочкой, только прибавляла мне желание выпустить ему кишки.