— Что ж. Вы отлично чувствуете гармонию цветов и стилей, госпожа Лебедева. Это радует, и я буду счастлив учить вас и дальше.
Понимая, что это своего рода и вопрос о нашем дальнейшем сотрудничестве, я закивала, соглашаясь. Иван Романович был очень внимательным и терпеливым учителем. Не гнушался повторять по два раза, если я что-то не понимала, и, что не менее важно, не пялился открыто на мою физиономию.
Когда наступило семь часов, продукты только доставили. Тарас оказался тем самым водителем, что вышел из машины, когда я выбежала им навстречу. Огромный и лысый, но в свете помещения он не был столь устрашающим, как тогда. Даже обычным, и взгляд у него не был злым. Но пришёл он не один. С ним был Сергей. Он проверил, что я в полном порядке, дал поговорить с отцом и матерью, убедился, что я ни в чём не нуждаюсь, а потом уехал.
Посидев некоторое время в одиночестве, я принялась за готовку. Решила не красоваться, и хотела запечь рыбу с картошкой, но когда я нарезала овощи, явился Грешников. Он был уставшим. Не знаю, как я это поняла, но буквально с порога заметила. Он снимал пальто медленно, размеренно. О чем-то глубоко задумался и, казалось, вообще не осознавал, что он пришёл домой. А дом ли это его вообще?
Боясь шелохнуться, я постаралась орудовать ножом как можно тише и не производить лишнего шума. Мне казалось это важным — постараться не раздражать его лишний раз. Отчего-то подумала, что это поможет наладить отношения с ним. Хотя зачем мне это? Я пробуду здесь недолго и совсем скоро вернусь к прежней жизни. Ведь я этого хочу — снова стать собой и забыть прошлые месяцы, как страшный сон.
Прошлые месяцы. Они вроде бы и стёрты из памяти и можно бы расслабиться, но эта неизвестность царапает подсознание острыми когтями, словно разъярённая кошка. Я и хотела вспомнить, чтобы знать, и боялась, что узнаю то, что не хочу. Да. ОН искалечил меня. Физически. Но это пережить можно. Раны затянутся и всё забудется. А моя моральная часть? Психическая? Что будет с ней, когда я вспомню? Если я вспомню… или всё-таки когда?
Я сжала пальцами переносицу, пытаясь прогнать давящее чувство, но оно не хотело уходить. Расползалось блевотной жижей по лицу, не причиняя боли, но вызывая чувство омерзения к собственному организму…
— Тебе помочь?
Я вздрогнула от звука его голоса. Слишком рядом. Слишком тихо и громко одновременно. Повернула резко голову, чтобы увидеть его в полуметре от себя. Высокий. Он такой высокий, что мне приходится поднимать подбородок вверх, чтобы взглянуть ему в лицо. И такой холодный. Статуя из плоти и костей, но живая, дышащая. Вот только его взгляд… В нём словно сама Тьма. Бездна. Проклятие. Боль. И обещание удовольствия. Сейчас они были чёрными. Настолько чёрными, что это даже пошло, потому что эта глубина красок заставляла видеть то, что мне хотелось увидеть. То, чего нет и быть не может.
Рассеянно кивнув, достала из нижнего шкафчика ещё одну доску и нож. Я заказала тогда много кухонной утвари и до сих пор не могла дать себе отчёта — почему? Почему мне хочется оставить тут след? Оставить свой хаос в его идеальном и тихом мире. Моё врождённое бунтарство? Каприз? Или что-то большее? Чувствую ли я к нему что-то большее или мне показалось?
Резкие удары ножа отозвались громом в его тишине, ударяя по моим нервам и заставляя вздрогнуть. Некоторое время я смотрела, как он буквально рубит очищенную картошку на большие кубики, пытаясь прийти к размерам у моих рук. Безжалостно кромсал, словно разчленял уже неподвижное и бездыханное тело на сотни кусочков, растягивая удовольствие от самого процесса. Вот он отрезал руку, ногу, а затем разделил их на две, на четыре, на восемь частей… И меня эта мысль не пугает.
— Что она тебе сделала?
Грешник остановился, замирая и поднимая взгляд, а в моём мозгу тело приобрело пол. И мне хотелось, чтобы он кромсал так чужое женское тело, но не моё. Нет. Я хотела, чтобы моё тело ласкали эти длинные и тонкие пальцы, чтобы они снова оказались там, но уже по другой причине, не медицинской.
Наверное, я схожу с ума…
— Кто?
Что "кто"? Ах да. Эти сраные овощи.
— Картошка. Что она тебе сделала?
Он перевёл взгляд на плоды своего творения и нахмурился.
— Правильно же всё. Такого же размера.
Я усмехнулась, качая головой и скидывая мрачность настроения и странные мысли. Они не были мне подвластны и не были в моём стиле, но они всплыли. Словно он одним своим присутствием, одним взмахом ножа вдруг вскрыл крышку переполненной банки.