Я хочу быть разорванной им…
Глава 8
Грешник
Похоть.
Я знал о ней всё. Её запах, цвет, вкус. И цену.
Моя мать была элитной шлюхой в публичном доме Мовы всю свою жизнь, но когда один из клиентов изнасиловал её и она оказалась беременной, то не стала от меня избавляться. Она родила в той же комнате, где принимала клиентов. Растила там же, и в шесть лет я воровал у клиентов деньги с карманов, а в девять начал постигать азы проституции. Меня обучали всему, чтобы я мог по полной программе удовлетворить клиентов женского пола и мужского. Если потребуется. И оно потребовалось. С пятнадцати лет я работал и зарабатывал себе на еду и крышу над головой тем, что трахал до одурения педиков из госдумы и замужних светских львиц. Но даже когда стал совершеннолетним, у меня не получилось выбраться из этого круга ада, и ясно дали понять что приношу слишком много денег, чтобы стать свободным.
И я начал действовать иначе. Стал работать лучше. Ко мне выстраивались очереди. Женщины падали к моим ногам, мужчины пытались выкупить, отдавая всё, что имели, и это привлекло внимание. На «Дом удовольствий» случилась облава. Проституток, что сотрудничали с полицией, отпустили, других посадили, а хозяин был убит. Мне же удалось сбежать под шумок, имея кое-какие сбережения, но их не хватило и на пару дней. Во время войны рабочих мест и жилья было мало, но зато призывные пункты всегда пустовали. Туда я и отправился. Прошёл быстрый курс обучения на полевого медика и согласился на годовой контракт службы в госпитале.
Именно там я познакомился с Захаровым, который искал людей к себе в отряд, но даже он не знает о моём прошлом. Никто не знает. Я позаботился об этом, найдя какого-то дохлого алкаша в подворотне и забрав его документы. Жиголо умер именно тогда, а алкаш Грешников Илья продолжил жить и нашёл своё призвание в медицине.
Эта наука поддавалась мне с такой лёгкостью, будто я родился с окуляром в руке. Я поглощал учебники каждую свободную минуту, отпечатывая слова в памяти, а совместная работа с Захаровым начала приносить прибыль и менять моё мировоззрение. Война перестала быть утратой сотен душ. Она стала бизнесом. Прибылью. Счёт пополнялся с изрядной стабильностью, но тратить деньги было некуда. Со временем я приобрёл себе и жилье, и машину, а жизнь так и была пустой.
Но война закончилась. Мы стали принадлежать только себе, и это начало пугать. Проработав с полмесяца в больнице Мовы санитаром, я ушёл и открыл свой первый клуб на том самом участке земли, где появился на свет. Не знаю почему я решил выкупить его и снова отстроить на нём гнездо похоти. Может, потому, что ничего другого не знал? А может, потому что это место только для этого и должно быть пригодно. Не имеет оно права получить успокоения.
И теперь она здесь. Такая невинная и чистая. В её глазах я видел какую-то надежду, просьбу, мольбу. И восхищение. В ней не было ни капли вранья, притворства или жажды наживы, выгоды. В ней была только она. И мне так хотелось получить от жизни что-то хорошее, светлое, не испорченное. С любой другой я бы воспользовался моментом и забрал бы что мне так любезно предлагают, но была сделка. Девчонка должна быть нетронутой во всех смыслах этого слова, но попробовать-то я могу? Не обязательно брать всё и сразу. Можно откусить немного, а остальное забрать позже…
И как только эта мысль уложилась в голове и приобрела формы, девчонка стала мне неинтересна. Да, она красива, я видел фотографии где на ней не было всех этих увечий. Видел записи её выступлений. Её красоте могли бы завидовать богини, но какой в этом смысл, если всё так доступно? Просто приходи и бери. А это уже приелось. Когда имеешь дело с легкодоступностью каждый божий день, от неё начинает тошнить.
Но что-то мешало мне уйти. Словно прилип к месту и смотрел на эти губы. На раны, полученные в лесу и в плену, и хотел снова убить всех, кто причинил ей такую боль. Она ведь такая маленькая, такая хрупкая, нежная. Хоть и дерзкая. Разве можно обидеть такое создание? И если я поддамся ей, то не принесу ничего, кроме очередной боли. Имел ли я права на это? Я не знаю. Но могу. Я могу растоптать её окончательно, забрать всё, что захочу и даже больше, а на утро и имени не вспомнить.
Но я должен уйти пока не поздно. Должен оставить её в покое, а вместо этого тянусь к щеке и провожу пальцем по бархатной коже. Она такая же мягкая и приятная как и на вид.
Глупая. Закрывает глаза, покусывая потресканные губы. Накручиваю шёлковую прядь и запускаю в них всю пятёрню. Приближаюсь к манящему рту… Почему так тянет к ней? Сколько у меня сейчас женщин? Кажется, пять. Каждая из них искусна в постеле и удовлетворяет меня полностью, но эта девочка… этот одуванчик… Я хочу отыметь её до звона в собственных ушах от её крика. И поверхностное дыхание на моих губах только сильнее подстёгивает к действию. Безумно хочется сдаться. Хочется почувствовать её ладони на себе. Вдыхать этот запах молодого и полного жизни тела.