Снаружи ночь. Я вижу освещенный зеленоватым светом фонаря кусочек причала и часть перекинутых туда с палубы сходней. Целую минуту ничего не происходит. Потом в поле зрения появляется грузная фигура – тот самый опасный визитер. Его рост определить с моего наблюдательного пункта трудно. Зато в свете фонаря удобно изучать его багровую физиономию с густыми бурыми бровями, двойным подбородком, золотой серьгой в ухе. Здоровяк с легкостью заносит на баржу два полных мешка и через несколько секунд возвращается за новыми.
Топая по мостику в шестой, кажется, раз, он останавливается и вдруг поднимает на меня глаза. От неожиданности я отпускаю занавеску и не спрыгиваю, а падаю с табуретки.
– У вас гость? – слышу я басовитый вопрос и замираю у стены, затаив дыхание.
– Нет никаких гостей, – отзывается колдун.
– Неужели? – Краснолицый шумно нюхает воздух. – На этой посудине витает новый запашок. И я вроде как заметил…
– А, этот… – Эликс неумело изображает небрежность. – Мое недавнее приобретение. Новый невольник.
Невольник? Это слово звенит у меня в голове, как откровение. Вот, значит, кто я?
– Еще один? – грохочет краснолицый. – Мало вам братьев догронов?
– Сами знаете, невольники – они такие: то они есть, а то хватишься – нет их.
– Свеженький запашок! Может, уступите его мне? Уж я найду, куда его пристроить.
– И речи быть не может! Вы его слопаете, как всех прежних. Вы не созданы для рабовладения.
Я сползаю по стене на пол, насмерть перепуганная их речами. Получается, я для них просто зверек!
– Какое жестокосердие, Эликс! Нет в вас ни капли сочувствия к оголодавшему людоеду!
Людоед?! По моему позвоночнику сверху вниз сбегает отвратительный холодок. Парочка на палубе грубо хохочет – два мерзких душегуба.
– Лучше уймитесь, – наставительно произносит колдун. – Ваше чревоугодие вас погубит, Грюж-Каркасс[2]. Знаю я вас, ваша кладовая всегда битком набита.
– Как хотите, – ворчит людоед. – Вообще-то, меня не интересуют невольники. Тоже мне лакомство – кожа да кости! Да еще горчит, а как иначе, когда работаешь из-под палки? Нет, мне подавай людишек пухленьких. Лучше всех те, кто жиреет на фастфуде. На вертеле, да на угольках – объедение! Деликатес, да и только. Кожица лопается на зубах, жирок придает мясцу несравненный вкус. Стоит только обмолвиться об этом лакомстве – сразу слюна течет!
В последний раз сходив на берег и вернувшись с мешками, людоед громыхает:
– Готово, дражайший Эликс, погрузка завершена.
– Отлично! – Колдун щелкает пальцами. – Сейчас Сафр с вами расплатится.
В столовую с шумом вламывается старший догрон. Не глядя на меня, он открывает нижний шкафчик, достает четыре деревянных ящика с красными, как кровь, овощами и торопится с ними наверх.
– Вуаля! – При появлении из утробы баржи Сафра колдун хлопает в ладоши. – Десять килограммов красного пустынного перца, пальчики оближете!
– Solanaceae Capsicum! – звучит восторженный бас Грюж-Каркасса. – Всем деликатесам деликатес!
– Ничего вкуснее в этих краях не найти, – поддакивает колдун.
– Так и есть. Перчики такого качества вызревают только в знойном воздухе Красной пустыни. Они придают пикантность любому мясу, даже пресному. Сами понимаете, не каждый день мне выпадает лакомиться маленькими детишками. Случается довольствоваться старой, сухой человечиной. Наша сделка, как всегда, прошла как по маслу, дражайший Эликс.
– Я тоже чрезвычайно ценю наше сотрудничество, милейший Грюж-Каркасс, – воркует колдун, любезный, как завзятый торгаш. – Ваша продукция всегда наивысочайшего качества.
– Вы мне льстите. Итак, встретимся снова через шесть лун.
– Непременно, уговор есть уговор. Всего доброго, Грюж-Каркасс.
Тяжелые шаги людоеда снова грохочут. Немного погодя раздается металлический скрип – это втягивают на борт мостик. Под ногами оживает дизель, его вибрация отдается во всем моем теле.
Я позволяю себе выдох облегчения. Но передышка длится недолго. В столовой появляется рассерженный колдун с таким видом, словно у него несварение желудка.
– Аниакувик! – рычит он. – Тебе было велено не высовываться, а ты вон что вытворяешь.
– Я отсюда ни ногой! – лепечу я, так и не отлипнув от стены. – Строго, как вы наказывали.
– А кто высунул наружу нос? – Он тычет пальцем в оставшийся под иллюминатором табурет. – Твое счастье, что мне было чем расплатиться с Грюж-Каркассом, иначе мне осталось бы одно – пожертвовать тобой.