Там и сям тощие четвероногие клячи волокут тяжелые плуги, на которые налегают закутанные в тряпье двуногие. Я бы назвала кляч зебрами, потому что спереди у них полоски, хотя сзади круп белый, а на голове рожки, как у антилоп.
Руны остались далеко позади, и баржа, не испытывая больше их влияния, быстро сбавляет ход. Сафр приказывает мне вывесить за борта «подушки», чтобы баржа не притиралась к каменным стенкам канала. Жду, что он запустит двигатель, но этого не происходит. Догрон окликает крестьянина, сидящего на берегу, в тени своих кляч. Крестьянин, похоже, оказался здесь неспроста: он вскакивает, ловит на лету брошенный Маргулем канат и привязывает его к ярму на шее одной из своих зебро-антилоп. Те покорно приступают к буксировке.
С появлением на палубе Эликса моей безмятежности приходит конец. На его голове теперь высится темный тюрбан, просторные черные одежды мало отличаются от облачения местных земледельцев. Может, он здешний? Широкая улыбка как будто подтверждает это предположение.
– Наконец-то пустыня! Как я соскучился по запаху песка и по жаркому солнцу!
Раз я признала его своим хозяином, уже не осмеливаюсь к нему обращаться. От этого вопросов в голове не становится меньше. Правда, задавать их – только его злить, ответов все равно не добьешься.
Эликс щелкает пальцами, указывая на клетки. Я помню, что поплачусь головой за утрату хотя бы еще одного животного. Напоминать мне об этом излишне. Тороплюсь на кухню за едой для своих подопечных. Содержимое шкафов возбуждает аппетит, и я успеваю сама поесть, наполняя корзинку сухим кормом для кота, паштетом для собаки, зерном и салатом. Тороплюсь обратно на палубу, как дисциплинированный солдатик, выпускаю зверье из клеток – строго на время, необходимое для уборки в клетках, после чего снова их туда заманиваю полными кормушками. Их слепая доверчивость трогает до слез, но я, возвращая зверей в неволю, кажусь себе предательницей. Колдун застрял на палубе – проверяет свой груз. То и дело чувствую на себе его взгляд. Уверена, стоит мне хоть немного дать маху – и наказание не заставит себя ждать.
Исполнив свои обязанности, поворачиваюсь к нему в ожидании новых поручений.
– Ступай умойся и переоденься для пустыни, – сухо приказывает он.
Он просто помешан на чистоте. Я буквально бегу выполнять его приказания. Кубарем скатываюсь по ступенькам и влетаю в каюту. Колдун запретил мне здесь спать, и стараниями догронов матрас перекочевал на палубу. Но рюкзак никуда не делся. Я тороплюсь под душ, потом натягиваю джинсы и майку. Куртка и свитер остаются в каюте. Вот только тяжелые ботинки мне сменить не на что.
Кажется, у меня есть пара минут, чтобы посидеть и успокоиться, прежде чем снова склониться перед Хозяином. Какой я стала трусихой! Как же хочется взбунтоваться и отдубасить этого дешевого мага, но память о пережитой боли еще жива. Я безропотно повинуюсь, люто себя за это ненавидя.
Эликс ждет на палубе. Осмотрев меня с ног до головы, он с упреком говорит:
– А ты хлюпик! Прямо девчонка. Набирайся силенок!
Да уж, вид у меня в маечке совсем не выигрышный. Я видела себя в зеркале в душе и должна признать, что не могу претендовать на то, чтобы называться подростком. Длинные худые ноги-руки, узкие плечики, совершенно плоская грудь. Не знаю, сколько мне на самом деле лет, но так, на глазок, больше десяти не дашь.
– Зверюшки спекутся на солнце, найдешь им тень и дашь воды. Потом унесешь обратно в каюту свои спальные причиндалы. Ну и поможешь догронам по хозяйству. Стоянка завтра.
– Можно перенести животных в столовую? – спрашиваю я, покорно потупив взор.
– Валяй.
Уношу клетки, возвращаюсь, скатываю матрас и спальный мешок и тащу в каюту, обливаясь потом. От горячего сухого воздуха пустыни у меня при каждом вдохе горит рот. Я выпиваю в ванной большой стакан воды, возвращаюсь на палубу и иду за инструкциями к Сафру. Он сует мне кисточку и початую банку со смазкой для обработки тех мест на судне, где не должны скапливаться песок и пыль. Несколько часов подряд я мажу различные движущиеся детали густой зловонной гадостью. Стоит высунуться на солнце, как по лбу и по спине начинают сбегать капли пота. Солнце добралось до зенита и палит что есть мочи. Тени стали совсем коротенькими, укрыться негде. Держать глаза открытыми и то трудно, такая начинается резь от жгучего света. Все отдала бы за солнечные очки!
Голос Маргуля заставляет оглянуться:
– Ты вся красная, сурусик!
Я вскидываю тяжелую от зноя голову. Солнце уже не в зените, но жара все еще нестерпимая. Я провожу ладонью по предплечью, не чувствуя никакой боли.