– Несколько месяцев…
Я глубоко дышу, чтобы не лопнул раздувшийся в груди шар негодования. Такое чувство, что я больше не принадлежу себе. Воспользовался моей беспомощностью, чтобы испакостить татуировкой – ишь, ловкач! Мало ему ошейника!
– Можешь встать?
Вскакиваю. Дурноты нет и в помине. Я киваю, давая понять, что исцелилась.
– Тем лучше. Брысь из моей мастерской! За работу, атии!
Я хватаю протянутые им майку и рубаху и вылетаю в дверь. Глупо было воображать, что он за меня тревожится. Какое там, этому типу нужно одно: чтобы я поскорее скрылась с глаз.
Реакция догронов на мое появление в таком виде не заставляет себя ждать. Сафр недовольно пыхтит. Прочтя руны, он бормочет, что ему это не нравится. Маргуль беспокоится о моем здоровье, щупает мне лоб, а потом с деланым безразличием отходит. Нагоняю его и требую, чтобы они с братом растолковали мне, в чем дело.
– Руны на теле – это нехорошо, – объясняет Маргуль, косясь на надпись.
Он старается, чтобы его не услышал Эликс, и я его понимаю. Схватив банку и кисть, я мажу не глядя, вполголоса продолжая наш разговор.
– Это как?
– Руны заколдовывают предметы, а не живых существ.
– Но ведь помогло, – возражаю я, показывая свои руки без ожогов. – Отличное средство!
Маргуль выпускает дым. Над нами медленно плывет к горизонту огромный солнечный шар. Благодаря магическим письменам я совсем не чувствую боли. Солнечные лучи ласкают кожу, как зимой. Настоящее волшебство!
– Люди не полешки и не камни, – возражает догрон. – Все разные. Ты не знаешь, как на тебя подействуют эти руны.
– Ты про побочные эффекты? – осеняет меня.
– Вот-вот! Побочный эффект – правильные слова. Руны оберегают тебя от солнца, но разве это все? Неизвестно. Даже Эликс этого не знает.
– Хочешь сказать, что он нечасто прибегает к этому колдовству?
Маргуль качает головой. У меня сдавливает горло. Я перестаю елозить кистью по густо вымазанному смазкой болту и разглядываю свои руны – а как еще это назвать? По руке бегут буквы неведомого мне алфавита. Я пытаюсь стереть часть фразы, послюнявив палец, но где там! Чернила проникли глубоко в кожу.
– Хозяин – мастер рун, – бормочет Маргуль. – Но замечала ли ты руны на нем самом?
Вопрос догрона крутится в моей голове. Я видела руки Эликса до плеч – белые, как у меня. При всех своих познаниях он не рискует сам подвергаться воздействию этой магии. Меня вдруг посещает ужасная мысль:
– Вдруг для Эликса я – подопытная свинка?
Маргуль соглашается, закатывая глаза, – как же долго до меня все доходит!
– Я отнес тебя к нему в мастерскую. Хозяину не понравилось, что тебе плохо, но он обрадовался, что на тебе можно испытать что-нибудь новое. Вот увидишь, теперь он будет за тобой наблюдать, чтобы понять, как работают его руны.
Я молчу, так сильно сжимая себе кисть, что белеют пальцы. Как на это реагировать? Все вокруг меня имеет две стороны: светлую и темную. Эликс спас мне жизнь, расписав рунами, но не знает, к чему это приведет. Догроны – мои друзья, но при этом они – страшные убийцы. Благодаря колдовству кухонные шкафы ломятся от еды, но невольничьим ошейником я тоже обязана ему.
– Мне так жаль, – неожиданно произносит Маргуль. – Мимианак.
– Почему?
– Я не знал, что жителям твоего мира так вредно солнце Красной пустыни. Я должен был тебя предостеречь.
– Ты не виноват! – восклицаю я, удивляясь, что он может испытывать угрызения совести, и продолжаю полушепотом: – Мне самой нужно было быть настороже. Но я подражала вам: вам обоим хоть бы что, вот и дала маху.
– У нас, догронов, толстая кожа, она защищает нас и от жары, и от мороза.
– Можно потрогать? – спрашиваю я. Меня уже разбирает любопытство.
Маргуль охотно закатывает рукав своей тельняшки и протягивает руку. Касаюсь его запястья. Удивительное ощущение! Я хочу получше рассмотреть его кожу. Назвать это кожей трудно. Догроны смахивают на змей: их тела тоже покрыты миллионами наползающих друг на друга крохотных чешуек. Это гладкий сухой покров, мелкая зеленовато-коричневая сетка. Маргуль наблюдает за мной с улыбкой, невольно обнажая хищные клыки. Странные они, эти огры-драконы!
– Ты когда-нибудь пробовал человечину? – внезапно для самой себя выпаливаю я. Ну и опрометчивый вопрос!
Оживление младшего догрона тотчас гаснет. Он отворачивается, отвлекаясь на безжизненный пейзаж, чтобы не отвечать. Мне стыдно, что я могла его обидеть.
– Прости! Не обращай внимания. Сама не знаю, что на меня нашло. У меня нет права так тебя…
– Пробовал, – признается он, повесив голову. – В свое время я питался человечиной. Но все это по воле Сосаны. Мы с Сафром были охотниками в его лабиринте.