– Сосана? Лабиринт?
– Завтра сама все увидишь.
Баржа сотрясается от носа до кормы. Меняется буксировщик: дальше нас будет тянуть огромный буйвол. Погонщик зебро-антилоп прошагал несколько часов кряду под палящим солнцем, ни разу не присев, маковой росинки у него во рту не было. Настоящий герой! Стоя на берегу канала, он машет нам рукой, сначала дотронувшись ладонью до сердца и до лба. Это сигнал: Сафр бросает ему что-то, с виду простой камень. Погонщик ловит этот предмет на лету, повторяет тот же занятный жест, кланяется и садится в тени своей скотины.
Сафр уже вернулся в рулевую рубку.
– Ты бросил ему в оплату камень? Я не ошиблась?
Придерживая одной рукой штурвал, Сафр протягивает мне тяжелый, как гиря, мешочек. Я хватаю его, открываю, заглядываю внутрь. Мешочек полон бирюзовых камешков.
– Это ларимар, – хрипит Сафр. – Серратук ужарак, волшебный камень. Плата за работу.
Я вынимаю голубой камешек и поднимаю к солнцу, проверяя на прозрачность. Камешек не пропускает света. Нюхаю – никакого запаха. Камешек с белыми прожилками ярко сверкает, приятен на ощупь. От него исходит слабое тепло, что можно объяснить нагревом. Никаких признаков волшебства.
– Откуда ты знаешь, что эти камни волшебные?
Сафр пожимает плечами.
– Знаю, и все. Таама. Все это знают.
Я кладу голубой камешек обратно и отдаю мешочек догрону. Я готова задать следующий вопрос, но он поворачивает ко мне голову. Вижу, как пылают его красные глаза, и догадываюсь, что пора оставить Сафра в покое.
Огромный солнечный шар исчезает, оставив после себя в небе восхитительное фиолетово-алое зарево. Быстро смеркается, темнота несет долгожданную прохладу. Пока что мне не холодно, на мне майка, рубаха подвязана на талии. Мне предстоит испытать на себе очередное волшебство рун. И верно, чем прохладнее вокруг, тем больше тепла выделяют письмена на моих руках. Можно подумать, что они накопили солнечный жар и делятся им с наступлением ночи. Сами буквы уже не черные, а красноватые, мне даже приходится опустить рубаху, чтобы скрыть их свечение. Не хочется походить на рождественскую елку!
Признание Маргуля не испортило мне приподнятое настроение. Моя татуировка оказалась благословением. Похоже, я – первая на свете девочка-руна!
Сажусь под рубкой и любуюсь небом. В нем одна за другой загораются звезды. Вот и горбатый месяц. Он медленно выплывает из-за далекой цепи гор, в его свете звезды разглядеть труднее.
Какая волнующая картина! Мир-то другой, а луна на месте. Но та ли? И так ли похож здешний звездный купол на привычный мне? Увы, моя покромсанная память не сохранила никаких астрономических познаний. Видно, не особенно я жаловала эту науку. Отличить Большую Медведицу от других созвездий и то не могу.
С наступлением ночи кожа иппобуйвола (так, по словам Маргуля, называется тянущая нас живая громадина) начала испускать странное мерцание, и его хватает, чтобы освещать путь: сам иппобуйвол и его погонщик не думают останавливаться. Я указываю проходящему мимо меня Маргулю на странное животное и интересуюсь, естественное ли это свечение.
– Нет. В природе такому животному не выжить. Свет привлекает хищников. Владелец подмешивает ему в корм толченые волшебные камни.
– Это не отрава?
– Не отрава. Но не без побочных эффектов, как ты это называешь. Животное становится огромным, его мясо делается совсем несъедобным.
– Прощай, однозначность… – бормочу я себе под нос. – Я-то думала, что есть две разные магии: белая, хорошая, и черная, плохая. Оказывается, я ошибалась: все они серые.
– Можно было бы сказать и так, если бы у магии был цвет, – отзывается Маргуль, кивая.
Чувствую, ему хочется продолжить. Чтобы справиться с собой, он, поджав губы, уходит на корму. Я встаю и бреду за ним.
– Маргуль! Я сказала что-то не то?
Маргуль крутит головой, выравнивая и без того ровно стоящий бортовой ящик.
– Маргуль?
Он поворачивается ко мне. Видно, что он злится и одновременно грустит, стискивая челюсти, чтобы не повысить голос.
– Я видел, как ты смотрела на свои руны. Тебе нравится, колдовство тебя влечет. Понимаю, так и должно быть с человеком из твоего мира. Тебе бы даже Хозяин нравился, не будь таким злюкой. Смотри не забывай про осторожность. Пожалуйста, не забывай, хорошо?
Я киваю, хотя не понимаю его предостережение. Догрону хватает согласия: он с улыбкой хлопает меня по плечу и начинает складывать чехол, накрывающий мешки с костями. Отправляюсь в кубрик за клетками. Пора заняться зверинцем. Даже в трюме звери наверняка страдали от жары.
Я долго разглядываю четверку своих подопечных – собаку, кота, черепаху и птицу – при свете звезд. Мы с ними похожи.