- Аннушка, - она почему-то звала меня именно так, я не собиралась ей перечить. – Хорошо, что ты пришла.
Я сразу оценила ее волнующее состояние.
- Что случилось? – я подошла ближе, и она схватила меня за руку, то ли от волнения, то ли для опоры.
- Его перевели из реанимации в палату интенсивной терапии, он начал сам дышать! – слезы радости бежали по ее нежному лицу.
- Это хорошо! Это очень хорошо! –воскликнула я, - что говорят врачи? Когда он придет в себя?
Она посмотрела на меня, и я поняла, что вопрос останется без ответа. Конечно, никто не может сказать, когда Иван проснется. Оставалось только ждать.
Я сидела в коридоре и ждала, когда Мария Дмитриевна пойдет домой. Я ужасно хотела к Ивану, но не смела помешать им. Теперь посещения возможны, и мне не придется спать в коридоре. Спустя полтора часа Мария Дмитриевна вышла, сжимая бумажный носовой платок в руках, она обняла меня и попрощалась, пообещав, что придет завтра с утра. Добрая женщина. Из-за меня ее ребенок сейчас в коме, а она меня обнимает.
Я тихо зашла в одиночную палату. В белой, почти пустой комнате, тишину будили тишь сигналы работающих аппаратов. Иван спал. Бледный и худой. Я села рядом на табурет, стоящий возле его кровати, нежно провела ладонью по колючей щетине и тихо заплакала, сжимая его холодную руку в своей руке.
***
- Привет, малыш, - я проснулась от нежного прикосновения к моим волосам. Встрепенувшись, я подняла голову и посмотрела на Ивана. Его огромные синие глаза на фоне похудевшего лица с любопытством разглядывали меня. Я схватила его ладонь и начала целовать, заливаясь слезами.
- Ты проснулся! – шептала я сквозь слезы.
- А долго я спал? – хриплым голосом спросил он.
- Неделю. Как ты себя чувствуешь? Что-нибудь болит?
Ваня сморщился, пытаясь сесть, облокотившись на спинку на кровати.
- Болит везде понемногу. Я смутно помню, что произошло.
- Это последствия сотрясения, - затараторила я, - ты спас меня. Снова спас мне жизнь!
- Анна … - он пытался перебить меня, но я ничего не слышала.
- Мы переходили дорогу, и тебя сбила машина, ты оттолкнул меня…
- Анна! – резко сказал он, и я замолчала, - я ног не чувствую.
Холодок страха прошелся по моей спине.
- Я сейчас позову врача, не беспокойся…
Я быстро вышла и опрометью побежала к постовой сестре, объясняя, что произошло. На самом деле я знала. «Шестой и седьмой позвонки повреждены», - голос врача стоял в моей голове,- « нам еще неизвестны полные последствия». Это паралич. Оставалось только выяснить, он не может шевелить пальцам? Или коленом? Или парализован до пояса?
В палату меня уже не пустили. Целая бригада врачей задавала Ване вопросы, проводя исследования, я снова мерила шагами коридор, кусая ногти. Спустя час постепенно люди в белых халатах начали выходить из палаты. Практически последним вышел его лечащий врач. Я сразу подбежала к нему:
- Что с ним?
- К сожалению, наши худшие подозрения подтвердились, местами чувствительность сохранилась в верхней части бедра, но самостоятельно передвигаться он не может, - медленно, растягивая слова, доктор подписывал Ивану инвалидность.
- Но с этим можно что-нибудь сделать? Это можно вылечить? – я готова была схватить его за грудки и трясти, чтобы он говорил быстрее.
- Надежда, безусловно, есть, возможно, хороший курс физиотерапии, регулярные занятия физкультурой принесут свои положительные результаты.
«Возможно», - я отвела глаза в сторону…
- Ему сейчас очень нужна ваша поддержка, отправляйтесь к нему.
«Поддержка…»
Что можно сказать молодому и красивому человеку, который вынужден передвигаться в инвалидном кресле? Скажи «спасибо», что живой? Зато у тебя руки есть?
Я не могла пойти к нему. В тот момент не могла. Я стояла под дверью около получаса, продумывая ободряющий монолог, чтобы не заплакать при нем. Ему ведь еще хуже. И я во всем виновата. Я сделала шаг вперед, дверь со скрипом отворилась, он сразу посмотрел на меня. Холодный, стеклянный взгляд. Совершенно непроницаемое выражение лица.