На заднем фоне отчетливо слышался женский плач, я слегка растерялась:
- Я не знаю, он бросил всех нас. Господи, мама этого не вынесет, - страдания на заднем фоне принадлежали Марии Дмитриевне, - Анна, он даже написал, что теперь сам будет осуществлять переводы, он порвал все деловые отношения…
- Какие переводы? – я резко перебила Нику.
- Жене пострадавшего, Иван регулярно высылал им деньги, я была исполнителем…- тревожным голосом продолжила Ника, но я снова ее перебила:
- Это было распоряжение суда?
- Нет, это было его личной инициативой, я была исполнителем, - снова повторила Ника,- а теперь он все взял на себя и исчез!
- Но суд! Вероника, он ведь должен появиться в суде, как пострадавший?
- Нет, - низким голосом отозвалась Ника, - он снял все обвинения, сказал, что не имеет претензий.
- Он прикован к инвалидной коляске и не имеет претензий?
- Он так решил, - похоронным голосом закончила Ника.
Я ничего не могла сказать в ответ.
Я стояла спиной к окну, сжимая в руках телефон, пытаясь обдумать услышанный разговор. Слезы покатились по моему лицу. Он бросил всех. Он бросил даже свою семью, своих друзей из-за меня. Я уничтожила его жизнь, разрушила его судьбу, я стою на своих двоих, живая и здоровая, а он… Он, возможно, никогда не сможет ходить.
Руки Бори легли на мои плечи. Словно под их тяжестью я упала на колени , коснулась ладонями пола и завыла. Завыла, как растерзанное животное, мучавшееся в агонии боли.
Я смутно помню, как Боря поднял меня на ноги и посадил на стул, он пытался привести меня в чувства. Успокоить. Но я ничего не слышала, кроме своего, уже охрипшего голоса. У меня началась истерика. Настоящее неподвластное, неподконтрольное состояние уничижения и разрушения. Он тряс меня за плечи, но я уже не реагировала, я его даже не видела. Позже об этом мне расскажет Кира.
Очнулась я уже в ванной, когда струи холодной воды били мне в лицо, возвращая к жизни. Одежда прилипла. Зубы стучали. А сердце… сердце осколками ваысыпалось в сливное отверстие, унося с собой девичьи мечты и грезы.
Боря оставил меня одну, давая возможность переодеться. Когда я снова вошла в кухню, у него уже кипел чайник. День подходил к концу, небо освещалось красно-розовыми цветами заката. Я стояла перед окном и думала, что сейчас делает Иван. Я не сдержала громкий всхлип, пряча лицо в ладонях, и заплакала снова. Я не могла остановиться.
- Анна, пожалуйста…
- Я не могу, я не могу без него. Почему он меня бросил? Он обещал! Он обещал, что всегда будет со мной! Он ненавидит меня, я сломала его жизнь, я его уничтожила, он никогда меня не простит. Я себя не прощу. Зачем мне эта жизнь? Зачем без него? я не хочу, я не могу так, слишком больно, я не вынесу, я хочу умереть…
- Не смей, - Боря резко развернул меня к себе и встряхнул за плечи, заставляя посмотреть на него, - слишком многое он отдал, чтобы спасти тебя. Ты понимаешь? Не смей даже думать что –нибудь сделать с собой!
- Он спас мне жизнь! А я, - из-за рыданий было тяжело говорить, - я ему не доверяла, я так и не сказала, что люблю его!
- Он бросил тебя! – впервые я видела разъяренное лицо Бориса, - он не хочет тебя видеть. Перестань убиваться, с этим можно жить дальше! Не сходи с ума, он ведь жив!
- Я давно сошла с ума! Просто ты не замечал! Этого даже я не замечала. Я хочу к нему! Я хочу, чтобы он сам, глядя мне в глаза, сказал, что нас больше нет. Что все его обещания- ложь, что все уничтожено и разрушено. И если он сможет это сказать, то молить у него прощение, преклоняясь и прося о возможности находиться с ним рядом. Стать его сиделкой.
- Да как ты не понимаешь, что он слишком горд, чтобы допустить тебя ко всему этому, что он не может предстать перед тобой калекой. Забудь о нем!
========== Глава 40 ==========
Если существует истинный смысл слова «разбитое сердце», то я вполне ощутила его на себе. Боря ушел спустя два часа, точнее я его выгнала. Я пообещала, что не причиню себе вреда, мне просто необходимо было побыть одной. Я с мазохистским усердием упивалась своими страданиями, испытанной болью, ненавистью к себе, но ничего не приносило облегчения. Я не могла его вернуть, я даже не знала, где он и как себя чувствует, что он испытывает. Я бы отдала все на свете, села бы в инвалидную коляску сама, только бы он позволил вымаливать у него прощение за то, что я превратила его жизнь в пустоту. Что может молодой красивый человек без ног? Я не знала, как с этим жить, но, если бы он позволил, я бы могла быть с ним рядом. И мне было плевать, косой он или хромой, слепой или инвалид, который не может ходить. Я бы разделила эту боль с ним, я бы поддерживала его, как могла, и не из жалости, хотя от нее никуда не деться, а потому, что он мне был нужен, как воздух. Тогда в Таиланде, с первым касанием своих губ, он надел на меня кислородную маску, а сейчас безжалостно ее отобрал. Я понимала, что, возможно, когда-то он был ко мне неравнодушен, но сейчас он меня ненавидел. Для него я была ужасным напоминанием его красивого подвига, обрекающего его на ужасные страдания, и он ушел, он оставил меня. Мне хотелось растерзать свое сердце в лохмотья, лишь бы оно перестало болеть, лишь бы это ужасное чувство тоски отпустило мою душу.