Борис тактично предложил подождать меня в машине, чему я была очень признательна: не хотелось, чтобы он стал свидетелем самого болезненного разговора в моей жизни.
Поднявшись на нужный этаж, я позвонила в дверь. Я имела ключи от квартиры, но не собиралась открывать дверь сама, мало ли что там внутри. Пусть сначала оденутся. Но бывший оказался дома один, широко открыв дверь, он впустил меня.
- Привет, - сухо поздоровалась я и, не разуваясь, направилась к шкафу за своим чемоданом.
- Привет, - проговорил он. Он явно чего-то от меня ожидал.
- Скандалить я не буду, - сказала я, быстро скидывая содержимое полок в чемодан.
- У тебя нет ко мне никаких вопросов? – удивленно спросил он.
- Только один, - повернулась я к нему, - как долго это продолжается?
- Чуть больше года, - «больше года», - эхом отразилось у меня в голове.
- Значит, - я медленно стала подходить к нему, - когда в прошлом году мы ездили знакомиться с моими родителями, и мама весело щебетала о том, какая мы замечательная пара, какие красивые дети у нас будут, ты уже имел ее?
Он молча поджал губы и опустил голову. Не выдержав его слабовольную неспособность признать свое вранье, я подошла к нему вплотную и со всех сил дала первую и самую звонкую в своей жизни пощечину. Он явно этого не ожидал. Приложив руку к покрасневшей щеке, он произнес:
- Прости, я не хотел, чтобы ты так об этом узнала.
- Она знала о моем существовании? – «это уже второй вопрос», - шипело мое подсознание.
- Да, - ответил он и снова опустил глаза в пол.
- То есть я единственная, кого обманывали в этом треугольнике, - я со злостью начала снимать вешалки с платьями с перекладины и бросать их в чемодан.
Он ушел на кухню. Я выдохнула и опустила плечи. Собрав по крупицам свое достоинство, я застегнула чемодан и достала большую дорожную сумку, куда я сложила косметику, часть обуви, фен, плойку и прочую девчачью ерунду. Сорвав в коридоре с петель свой пуховик, куртку и плащ, я, уходя, проговорила, что за остальным приеду через неделю. Оставалось еще забрать обувь и книги. Он не пытался меня остановить. «Вот и все. Хорошо, что делить нечего», - подумала я. Квартиру мы снимали; автомобиль принадлежал ему, я изредка каталась на нем, когда в дружеских компаниях он предпочитал выпить; детей не было.
- Вот и все, - проговорила я вслух, прислоняясь к зеркалу лифта. Закрыла глаза. Слез не было.
Выходя из подъезда, я вдохнула полной грудью и выдохнула через рот. Чемодан я катила на колесах, сумку перебросила через плечо, верхнюю одежду несла в руке. Борис, увидев меня, бегом направился ко мне, выхватывая из рук вещи, чему я была весьма признательна: мое хрупкое телосложение с трудом переносила подобную ношу.
- Все хорошо? – спросил Борис, пристегивая свой ремень безопасности.
- Хорошо, - соврала я ему.
«Все будет хорошо. Должно быть хорошо», - проговорила я про себя.
Тронувшись, мы выехали из двора.
Всю дорогу обратно Борис развлекал меня непринужденными разговорами о строптивости погодных условий Петербурга, временами пытаясь шутить. Я слушала его в пол-уха, изредка поддакивая, разговаривать мне не хотелось. Я всматривалась в окно, наблюдая, как серо-черные тучи образуют плотную простынь, грозясь обрушиться мокрым ливнем на бетонный асфальт печального для меня города.
- Я помогу тебе поднять вещи, - сказал Борис, вытаскивая из багажника мой чемодан.
- Спасибо, я справлюсь сама, - мне не хотелось пускать его в квартиру, это тянуло за собой предложение попить чашку чая и никому не нужные разговоры о жизни. Хотелось побыть одной. Борис стоял в замешательстве, его карие глаза просто буравили меня. Понимая, что кажусь ужасно неблагодарной, я продолжила.
- Извини, просто у меня ужасно болит голова. Большое спасибо тебе за помощь.
Он слегка улыбнулся и проговорил:
- Всегда рад помочь, если будут какие-нибудь проблемы с квартирой или еще с чем-то - обращайся.
Я молча кивнула, подошла ближе и чмокнула его в щеку, после чего схватила вещи и быстрым шагом, не оборачиваясь, направилась к подъезду. Не знаю, смотрел он на меня в тот момент или нет, но я была преисполнена благодарности к этим добрым и внимательным медовым глазам. Он мне определенно нравился. Но я ему не верила. Я больше никому не верила.