В течение всего времени, пока я работала в больнице, мне платили очень маленькую зарплату - 210 рублей. При этом ещё были займы в фонд обороны. Эти займы были со слезами на глазах, потому что и так получали мизер, а надо было ещё подписываться. Но подписывались, не отказывались. Хоть и сопротивлялись немного, но надо помогать фронту. Правда, на деньги мало что можно было купить: билеты в кино и театр, почтовую открытку. С рук можно было купить продукты, но, например, буханка хлеба стоила 100 рублей.
Летом 1943 года мы одними из первых получали медали «За оборону Ленинграда». В большом зале исполкома на проспекте Карла Маркса было большое стечение народа. Каждого вызывали по фамилии. Вручали медаль, жали руку. Вдруг я слышу свою фамилию. Я и пошла, подхожу, говорят: «Николай Иванович». Я говорю: «Я не Николай Иванович, я Нинель Ивановна» Они плохо прочли. Там было написано Нинель Ивановна, а они прочли Николай Иванович. Это было смешно. Мы тогда всё же улыбались, чему-то радовались. Не все же ходили хмурые. Мы ходили в кино, мы ходили в театр - всё это работало даже в самые тяжёлые дни. Сперва ходили в кинотеатр «Гигант», потом его закрыли и там разместили солдат. Стали ходить в кинотеатр на Невском. Был такой кинотеатр «Титан», в нём работала музкомедия.
В своей больнице я проработала до начала 1944 года. 21 января меня призвали в армию. Это произошло очень просто. Я пришла с суток, а дома меня ждала повестка. Я отдохнула, а потом встала и пошла в военкомат, показала повестку. У меня отобрали паспорт и сказали явиться 21 января. Я пришла на работу и говорю, так, мол, и так, меня берут в армию. Заведующий отделением говорит: «А где ты была? Почему ты не пришла ко мне? Мы бы броню положили, потому что нам самим нужны работники. У нас некому работать. Ну уж дело сделано. Паспорт отобран. Теперь назад пятками не пойдёшь».
27 января произошло освобождение Ленинграда от блокады. Сейчас говорят: «Снятие блокады». Но снимает тот, кто накладывал, то есть если бы немцы сами ушли, то это было бы снятие блокады, а так мы сами освободились. Я всё время про это говорю. Один раз, выступая в школе, сказала, а мне ответили, что это неважно. Нет, важно. Здесь всё-таки надо помнить. Когда говорят снятие блокады, то мне режет ухо.
Интервью и лит. обработка
Меркин Зиновий Леонидович
Меркин Зиновий Леонидович
В понедельник [23 июня 1941 г.] со школьными и дворовыми ребятами снова пошли записываться. Кто был постарше, у того приняли заявление. Передо мной стоял мой одноклассник Андрюшка Брылёв, он был старше меня на месяц. Его спрашивают, с какого он года. Он ответил, что с 24-го. Ему говорят: «Ну, мы тебя потом вызовем». Я думаю: «Ага, ну так не пойдёт!» И сказал, что я с 23-го. Андрей на меня смотрит, глаза выпучил - он-то знает, что он старше меня. Капитан говорит мне: «Пишите заявление». Я написал заявление, и 3 июля меня вызвали в военкомат. Направили нас в Новочеркасские казармы. На правом берегу Невы, где сейчас мост Александра Невского, стояли четыре каменных здания, остальные были деревянные. В одном из каменных зданий располагалось, кажется, Арктическое училище. В левое крыло этого училища нас, человек 300-350, перевели из Новочеркасских казарм. Вот на этой площадке, где сейчас расположен пандус моста Александра Невского, мы маршировали, учились владеть оружием. Направо, по Новочеркасскому проспекту, нас водили куда-то далеко на стрельбище. Я отстрелялся очень хорошо, потому что уже имел опыт. Восемнадцатого июля мне выдали винтовку «СВТ», тридцать патронов и две гранаты «РГД» с оборонительными рубашками. Обмундировали нас очень хорошо, но не для лета, а лето тогда было жаркое! Я получил сапоги, синие суконные галифе, суконную гимнастёрку защитного цвета, очень тяжёлую шинель с большим ворсом, пилотку, ну и всё, что полагается. Конечно, выдали противогаз, лопатку. Котелки у нас были по одному на двоих, касок и «смертных медальонов» у нас не было. Лично я за войну медальон никогда не носил, да и каску надевал один или два раза.