Выбрать главу

Юрий Тихонович Воищев

Я жду отца. Неодержанные победы (Повести)

Памяти моего отца

Тихона Ивановича Воищева,

погибшего в суровом сорок первом, —

посвящаю.

Я жду отца

Пролог

Не думай,

что мертвые мертвы,

пока существуют живые —

мертвые будут жить.

Мертвые будут жить.

Винсент Ван-Гог

Мальчик проснулся рано. Он долго лежал, не открывая глаз. Сегодня был день его рождения, и мальчику казалось, что, если долго — долго полежать с закрытыми глазами и задумать что-нибудь, — все обязательно исполнится.

В комнате плавало спокойное дыхание матери и равнодушное похрапывание бабки.

Мальчик загадал: если утро — солнечное, его желание обязательно сбудется…

Утро было солнечное. Стоял сентябрь, но солнце горело по — летнему.

Шел сорок четвертый год, и земля стонала под железными ногами войны.

Мальчику исполнилось девять лет, и по тем временам он считался взрослым.

Когда мать проснулась, мальчик сказал:

— Знаешь, я уверен, он скоро приедет.

Мать промолчала. Она не хотела разрушать его иллюзий. Она и сама в глубине сердца надеялась на чудо.

Сегодня был день рождения мальчика, и ему подарили большой ломоть черного хлеба и кусок сахару.

Шла война, и лучшим подарком был хлеб.

Мальчик грыз сахар и смотрел на солнце.

Он прикрывал рукою глаза и сквозь маленькую щелку глядел на пузатый комок огня, похожий на праздничный воздушный шар.

К середине дня стало жарко. Солнце работало вовсю. Даже хмурые развалины повеселели. Они хрипло шептали исковерканным деревьям:

«У этого мальчика сегодня день рождения. Улыбайтесь ему, пусть сегодня он будет счастливым».

Мудрые деревья покачивали головами:

«Конечно, конечно…»

Даже облезлый кот, сидя на подоконнике разбитого дома, умывался и мурлыкал только что сочиненную песенку:

«Мурлы, мур. Вот идет очень хороший и добрый мальчик. Он никогда не швыряет в меня камнями и не таскает за хвост, как некоторые другие хулиганы. Мурлы, мур. Мурлы, мур».

Солнце горело весь день. К вечеру от развалин потянулись тяжелые тени, и деревья печально разводили ветвями:

«Холодно!»

Солнце садилось. Оно медленно — медленно опускалось где-то далеко за городом и вдруг исчезало, словно лопнул воздушный шарик.

Когда мать пришла с работы и зажгла коптилку, мальчик вдруг подумал, что его желание никогда не исполнится.

Он заплакал горько и безутешно. Его долго не могли успокоить.

МАЛЬЧИК ЖДАЛ ОТЦА, ПОГИБШЕГО В НАЧАЛЕ ВОЙНЫ.

Возвращение

Ночами я плакал. Мне хотелось есть. Мать зажигала коптилку, садилась возле меня, что-то говорила.

В комнате дрожал тусклый свет. Углы прятались в темноте.

Бабка ворочалась на своей кровати. Ей было холодно. Мне — страшно. Мать успокаивала меня. Я засыпал. Мне снилась зима.

Когда я просыпался, матери уже не было дома. Она уходила искать работу.

Шла осень сорок четвертого голодного года.

Город был разрушен. Но дом, в котором мы жили до войны, уцелел. Он стоял угрюмый, глубоко ушедший в землю, старый двухэтажный дом, и словно сам удивлялся: «И как это меня не разбомбило?!»

В тот день, когда мы вернулись, лил дождь. Такие равнодушные серые дожди бывают только осенью. Они начинаются ночью, идут днем, и даже когда люди засыпают, дождь по — прежнему стучит в окна.

Мы смотрели на дом, и он отвечал нам пронзительным взглядом пустых оконных проемов. Дождь стекал по старым побитым стенам с отвалившейся штукатуркой. Так текут слезы по морщинистым, старческим щекам.

Бедный старый дом! Он напоминал нас, вернувшихся, бесприютных, разбитых большой войной.

Люди, возвратившиеся в мертвый город, были похожи на муравьев. Из обломков кирпича вырастали стены. Из осколков стекла создавались крохотные мутные глазки — оконца.

Люди говорили друг другу:

— Никогда больше не буду покупать ничего лишнего. Всякие там тряпки, мебель. Только самое необходимое.

Люди возвращались домой. Пили водку из железных кружек. И водка была особенная — такой теперь не бывает, — прозрачная, как слезы, горькая, как горе, опьяняющая, как радость.