— А Сергея?
— А Трофима?
— А Василия?
— Граждане соседки! — кричал Петька. — Отвалите! Живы ваши, живы! И Тихона видал, и Ивана, и Трохвима, и Ваську. Всех видал. Все живы. Поклоны вам шлют… А писем писать — некогда! Какие письма, женщины?! Война… Ждите, вернутся ваши мужики. Мое слово — закон!
Женщины уходили:
— Слава те господи! Спасибо, Петечка, утешил. Да и верно, какие тут письма! Им, нашим солдатикам, некогда. Воюют…
А Петька пил водку, орал песни, а потом рыдал:
— Никого не видел! Из этой мясорубки сам черт не вырвется… Войнища проклятая! Инвалидом сделала!
Гадания
Тогда все гадали. Гадали на картах, воске, пепле. Гадали для того, чтобы хоть чем-то подкрепить свою надежду.
Бабка тоже гадала. Мы с матерью садились за стол и смотрели на нее. А бабка брала затертую колоду карт, тасовала, бормотала и начинала гадание. Сначала она доставала трефового короля. Говорила матери:
— Задумай крепко…
Мать брала карту. Долго держала ее. Потом осторожно клала на стол.
Бабка раскидывала карты:
— У — у, Надя, хорошая карта! Видишь, у него на сердце дама. Ты — значит. Тоскует по тебе. В голове — собственный дом… Дальняя дорога… Не иначе, отпуск получит. Что было — хлопоты… Что будет — радость… Сердце успокоится — выпивкой. Жив он, Надя, жив. Не я говорю — карты! Ты смотри, как ему хорошо выпало. Не иначе, к Новому году в отпуск приедет.
Потом бабка гадала на мать. И выходило, что ее ждет скоро свиданье по «близкой дорожке» с военным королем — мужем, значит.
Потом гадали на меня. И мне выходило, что меня любит какая-то пустая дама и что по «дальней дороге» ко мне должен скоро приехать военный король.
О гаданья наивные! Вы утешали. Вы помогали верить, надеяться, ждать. Гадали женщины. Им выходило, что скоро — скоро вернется военный король. И жены плакали от тихого счастья. И ждали, замирая, этого свиданья и шептали: «Скорей, скорей!»
А военный король, изображенный на карте великолепным мужчиной на лихом скакуне, лежал молчаливый и равнодушный. Мертвый.
А жена ждала его. А жена говорила с ним. А жена видела его во сне. А жена гадала — скоро увидимся! А муж был мертв.
И все равно, даже зная об этом, женщины гадали. Женщины верили, надеялись, ждали. Чудеса бывают. Это верно.
Так почему же и я не могу надеяться на чудо?!
Отец
Я лежу укрытый одеялом и пальто. Печка давно погасла. Холодно.
Мать сидит рядом и рассказывает об отце.
Так бывает каждый вечер. Когда я ложусь спать, мать подсаживается ко мне и начинает рассказывать.
Бабка дремлет возле коптилки. Она пытается штопать мою рубашку, но ее клонит в сон. И она засыпает сидя.
Мать говорит ей:
— Ты бы легла, мама.
Бабка вздыхает, вздрагивает, бормочет:
— Кажись, я заснула…
Кряхтит, ложится, храпит.
Мать рассказывает об отце. Сейчас мне кажется, что она говорила для самой себя. Образ мужа начинал стираться в ее памяти, тускнеть, уходить, и она каждый раз вызывала его, возвращала его обратно.
— Ты был совсем маленький. А папка — огромный. Большой — большой. Громадный. Как великан. И сильный. Самый сильный… И добрый. Самый добрый… А тебя он любил! И все таскал на руках, хотя ты уже был тяжелый — претяжелый. И еще — он подбрасывал тебя к потолку. А потом ловил над самым полом. А я на него ругалась: «Уронишь!» А он смеялся: «Дуреха! Разве я его уроню!» А я так боялась, так боялась, что он тебя уронит…
— Не надо, мамочка… Ну, не плачь!
— Глупенький, разве я плачу?! Это коптилка мигает, тебе и кажется… Так вот… Мы часто ходили гулять. Втроем. Это — когда ты уже подрос. И даже бегал. Но ты был ужасно ленивый. И все хныкал: «Хочу на ручки!» А папка не разрешал мне брать тебя на руки. «Он уже большой», — говорил. А я сердилась: «Маленький!» Он мне не разрешал носить тебя. «Надорвешься», — смеялся. А сам подхватит тебя, посадит на плечо. И идет. А люди на него смотрят — такой он высокий, веселый, красивый. А я ему — по плечо. И люди улыбаются — такой молодой, а уже двое больших детей! Он меня звал — маленькая мама. Я, и правда, по сравнению с ним была очень маленькая. А когда тебя возьму на руки, то со стороны это очень смешно. Ты большой, тяжелый. Я тебя тащу, а ты ногами за землю цепляешься…
Мать говорит тихо — тихо. Совсем тихо. Ее еле слышно. Коптилка гаснет. В темноте я не вижу лица матери. Мне кажется, она плачет.
Рассказы тянутся, кружатся, повторяются. Я засыпаю. Но и сквозь сон до меня доносится голос матери.