Оппоненты Рейгана обвиняли его в том, что он дремал на заседаниях кабинета. В 1982 году я посещал многие заседания Совета по национальной безопасности и никогда не видел, чтобы он заснул. Иногда мысли его путались, что можно отнести на счет симптомов болезни Альцгеймера, которая поразила его после окончания срока президентства. Большую часть времени у него были ясные мысли. Нужно признать, что он задавал мало вопросов и держал свои намерения в секрете. Но я отношу такое поведение на счет его весьма твердых убеждений, которые невозможно было изменить: если речь шла о деталях исполнения, к ним он был равнодушен, если же затрагивались принципиальные вопросы, он был непоколебим. Мой коллега как — то присутствовал на встрече Рейгана с Гельмутом Шмидтом, еще до инаугурации. Германский канцлер разглагольствовал полчаса о необходимости умерить антикоммунистическую риторику Рейгана и возобновить политику разрядки. Рейган слушал вежливо. Когда Шмидт закончил, вместо того чтобы вступить с ним в диалог, Рейган спросил с улыбкой, не слышал ли канцлер его любимый анекдот о Брежневе и его коллекции автомобилей?[42] Шмидт был на грани апоплексического удара. Но Рейган этим шутливым отступлением давал понять: «Не следует учить меня, что делать в отношении Советского Союза. Мое мнение твердо».
На заседаниях СНБ он иногда терялся и не знал, что ответить, когда аргументы «за» и «против» звучали один за другим. Вот впечатления, которые я записал в своем дневнике о первом заседании Совета, в котором участвовал. (Оно касалось предполагаемого эмбарго на поставку оборудования для Ямальского газопровода.)
РР совершенно растерян, чувствует себя дискомфортно. После коротких, общего плана замечаний онмол- чал сорок пять минут или около этого. Когда наконец он нарушил молчание, то просто выдохнул: «Ну и дела», как бы пытаясь сказать: «что же делать со всем этим?». Он поглощал пастилки, что, как я полагаю, заменяло ему сигареты. Слушал он невнимательно, смотрел куда — то в сторону или уставившись на бумаги перед собой, за исключением времени, когдя говорила Джин Киркпатрик и он на какое — то время вступил в диалог с ней. Он понимающе улыбнулся, когда [Дональд] Риган сказал, что он в «замешательстве». Все это — суть проблемы и противоборство мнений — было не для него и ему непонятно. У него нет достаточно знаний или решительности, чтобы сделать выбор среди противоречивых советов, ему предлагаемых…
Хейг, зловещий, агрессивный, нг/ просто Яго (только РР не хочет играть Отелло и полностью его игнорирует). После того как он всех выслушал, Хейг отмел все доводы и заявил, что эти вопросы были уже решены раньше. Он постоянно (и только он один) нахваливал президента и говорил как будто он его представитель. Он смотрел то свирепо, то искоса и злобно, что смущало всех остальных. Никто его не поддерживал, дш/се представитель министерства торговли, который в принципе разделял его точку зрения о необходимости широкой торговли с восточным блоком. Одиночка, который, однако, не выжидает своего часа, а яростно без устали нападает — особенно, конечно, на Дика Аллена.
Дик (Аллен) был удивительно хорош, прекрасно знал все факты и доводы. Он ратовал, но безуспешно, за то, чтобы решения по конкретным вопросам торговых лицензий принимались в широком контексте политики в отношениях между Востоком и Западом. Он сказал Хейгу, что тот, как лицо, связанное с союзниками, естественно, стремился к более гибкой политике в торговле. Хейг даже подскочил: нет, он стремился к более «эффективной» политике. У меня было чувство, что Дик большую часть времени говорил, так и не сумев заинтересовать Рейгана, по крайней мере РР не слушал его внимательно, хотя более внимательно, чем Хейга, когдя mom безрезультатно показывал свою власть.
Но Рейган понимал очень хорошо, скорее интуитивно, чем осознанно, большие проблемы. Его негодование по поводу введения чрезвычайного положения в Польше в декабре 1981 года было так сильно потому, что уничтожило надежду на мирное развитие коммунизма в сторону демократии. Та помощь, которую он оказал польскому сопротивлению в 1982 году, дала возможность Солидарности выжить и позднее заставить коммунистов уступить власть. Это показало намного более глубокое понимание положения, чем то, что можно было видеть в Госдепартаменте, обитатели которого, кичившиеся своим реализмом, списали Польшу со счета. Из членов его кабинета были еще двое, разделявшие его моральный подход к внешней политике: министр обороны Каспар Уайнбергер и особенно Джин Киркпатрик, и поэтому он очень внимательно слушал, когда она говорила.
42
У Брежнева была куча дорогих, в основном иностранных, автомобилей, и как — то раз он с гордостью показал их своей матери. «Ну, мама, что скажешь?» — спросил он ее. «Хороши, сынок, — ответила она, — очень хороши. Но что же будет, когда придут коммунисты и отберут их?»