Письмо Рейгана Брежневу, отправленное днем 23 декабря, было сочетанием двух вариантов: за первыми несколькими абзацами, написанными мной, следовал текст Госдепартамента. По настоянию Хейга и по непонятной мне причине мы убрали предложение, в котором отрицалось, что «Солидарность» была контрреволюционной организацией. Письмо отвергало утверждения, что события в Польше были ее «внутренним делом», учитывая, что в течение нескольких месяцев, предшествовавших введению чрезвычайного положения, Советский Союз «многократно вмешивался в польские дела», тем самым нарушая Хельсинкский Заключительный акт, под которым стояла и его подпись. Если Советский Союз не прекратит поддерживать репрессии в Польше, «у Соединенных Штатов не будет другого выбора, как предпринять конкретные меры в отношении всех аспектов наших отношений».
На следующий день, в сочельник, вопреки возражениям Дивера, Рейган сделал заявление, в значительной степени основанное на написанном мной варианте письма, немного отредактированного главным составителем речей Арамом Бакшияном. В нем он перечислил грубые нарушения в Польше и предупредил, что, если они не прекратятся, следует ожидать серьезных последствий. В то же время он объявил введение некоторых санкций против Польши, таких как прекращение гарантий по кредитам экспортно — импортного банка, приостановление работы польских авиакомпаний на линиях из Польши в США и запрет польским судам производить лов рыбы в водах США. Много лет спустя на международной конференции, посвященной событиям декабря 1981 года, Ярузель- ский признал, что эти и последовавшие за ними другие санкции стоили Польше двенадцати миллиардов долларов, весьма существенная сумма для этой страны.
Утром в Рождество мне позвонили и сообщили, что на телекс начал поступать ответ Брежнева. Я тут же его перевел. Как и ожидалось, Брежнев обвинял Рейгана во вмешательстве во внутренние дела Польши и, притворяясь, что кризис уже закончился, предлагал ему заняться более «серьезными делами», такими как, например, разоружение. Он проигнорировал точные и определенные предупреждения Рейгана о контрмерах США, по — видимому, считая, что это просто риторика, предназначенная для общественности.
Такой ответ делал санкции против СССР неизбежными, и на следующий день мы вместе с начальником отдела экономики в СНБ Норманом Бейли сели за разработку соответствующего «меню». В воскресенье 27 декабря я встретился с заместителем госсекретаря Ларри Иглбергером, а также с рядом других сотрудников его офиса в Госдепартаменте. Он был одет просто, а из его стереосистемы громко звучала увертюра «1812 год». Мы пробежались по списку и быстро сформулировали перечень санкций.
Утром 28 декабря эти меры были на повестке дня заседания Группы по чрезвычайным ситуациям (ГЧС) под председательством Буша. Это было первое заседание ГЧС, на которое меня пригласили. На этом заседании непредсказуемый Хейг ратовал за очень жесткую линию, утверждая, что «резкая и бескомпромиссная» реакция Брежнева требовала твердого ответа с нашей стороны. Он возмущался поведением германского министра иностранных дел Геншера, который вслед за Брежневым заявил публично, что мы не имели права вмешиваться во «внутренние дела Польши». Затем встал вопрос об объявлении Польши в состоянии дефолта по займу в 350 миллионов долларов, срок выплаты которого миновал. Хотя этот ход и был привлекательным, он был отвергнут, потому что такой шаг причинил бы серьезный вред международным, особенно немецким, банкам. Более подробно этот вопрос обсуждался на совещании ГЧС 2 января, на котором представители министерства финансов и торговли объясняли взаимозависимость мировой финансовой системы и описали, какие разрушительные последствия будет иметь польский дефолт для экономики европейских стран как Запада, так и
Востока. У меня создалось впечатление, что западные банкиры не особенно беспокоились об этих займах[43].
Опыт работы над введением санкций показал мне, почему интеллектуалы вообще и люди из научной среды в частности оказывают такое незначительное влияние на проводимую политику. Так случилось, что незадолго до того, как я столкнулся с этим вопросом, ко мне попала рукопись книги о санкциях. В ней содержались мудреные рассуждения на эту тему, проводилось различие между «вертикальными» и «горизонтальными» санкциями, разъяснялось, какие санкции работали, какие нет и почему. Я пригласил автора на встречу. После того как мы немного поговорили, я сказал: «Ну, хорошо, я понимаю ваши идеи, но что же нам с ними делать?» «Делать?» — воскликнул с удивлением мой гость. «Да, делать. Посмотрите на мой рабочий стол. Слева входящие документы, а справа исходящие. Моя работа заключается в том, чтобы документы из левой стопки перемещались в правую, а не в том, чтобы обсуждать политику абстрактно». Но он ничем не мог мне помочь.
43
Представитель «Чейз Манхэттен банка» сказал мне в июле 1981 года: «Конечно же, мы не ожидаем возврата наших займов, пока они «продуктивно задействованы», то есть приносят доход в виде процентов».