Но проблемы с санкциями еще далеко не закончились. На заседании СНБ 26 февраля Кларк поднял вопрос, имели ли принятые 29 декабря санкции обратную силу и касались ли они дочерних кампаний и лицензий американских фирм. Этот вопрос вызвал смятение в нескольких европейских странах, производивших по американским лицензиям оборудование для сибирского трубопровода. Наши меры вызвали серьезную оппозицию даже со стороны Маргарет Тэтчер. Европейцы считали, что подписанные контракты необходимо выполнять и что мы оказываем на них давление. Хейг высказался в том смысле, что мы действительно поторопились: санкции наносили намного больше вреда европейцам, чем США. Он настаивал, чтобы оборудование для трубопровода было исключено из санкций, и чтобы мы вместо этого сосредоточились на кредитах, сделав более накладным для Москвы получение западных займов для закупки оборудования. Рейган признал, что он поторопился и что госпожа Тэтчер открыла ему на это глаза. Поэтому он был готов выслушать предложения относительно проблемы дочерних компаний и лицензий. Уайнбергер, со своей стороны, настаивал на бескомпромиссном курсе. Он считал глупой ситуацию, когда отец (то есть американские корпорации) не может экспортировать энергооборудование Советскому Союзу, в то время как дети (то есть европейские дочерние компании и ли- цензенты) могут это делать. Мы должны идти до конца и наложить полное эмбарго на это оборудование. Такие меры задержат по крайней мере на два года окончание строительства трубопровода, запланированное на 1984 год. Но Болдридж, Блок и, что удивительно, Кейси утверждали, что экстратерриториальное расширение санкций не сработает, и соглашались с Хейгом, что ограничения на кредиты были бы более эффективным подходом и что такие ограничения могли бы быть введены с согласия союзников. Было решено отложить решение по этому вопросу до возвращения из Европы бывшего сенатора Джеймса Бакли, который должен был обсудить с союзниками вопрос о кредитах и об энергетической зависимости.
Бакли сделал доклад Совету по национальной безопасности 25 марта. К тому времени ощущалось всеобщее ожидание, что санкции, введенные против Советского Союза, будут отменены. Как деловые, так и дипломатические круги энергично лоббировали отмену. В самом правительстве Госдепартамент и министерство торговли ратовали за отмену, в то время как министерство обороны и СНБ были против. Бакли попытался убедить союзников, что было «идиотизмом» субсидировать гарантированными правительством кредитами наращивание военной мощи СССР. Он также выступал за дальнейшее развитие европейских газовых ресурсов (особенно в Норвегии). Но его аргументы не подействовали: все европейцы были против нашей политики.
К тому времени все члены кабинета, кроме Уайнбер- гера, отвергли санкции в отношении оборудования для трубопровода на том основании, что отложить завершение его строительства было нереалистично, что усилия в этом направлении приводили к ненужным трениям с союзниками и что лучше ограничиться контролем над предоставлением кредитов. Хейг, в принципе, ставил под сомнение увязывание экономических вопросов с дипломатией. Ссылаясь на неназванных экспертов по Советскому Союзу, с которыми он проконсультировался, он заявил, что с их точки зрения было «сумасшествием» полагать, что мы можем «обанкротить» Советский Союз. Конечно же, Советский Союз испытывал затруднения, но поменять его систему путем экономической войны было невозможно. Суждение Хейга и его «экспертов» было неверным по своей сути, что и показало время. Дело было не в том, чтобы «обанкротить» Советский Союз, а в том, чтобы усугубить его и так уже серьезные экономические проблемы. Чтобы с ними справиться, Советскому Союзу пришлось изменить свои приоритеты от наращивания военной мощи и поддержки своих вассалов за границей к реформированию экономики. Это в свою очередь привело к глубоким переменам в управлении советской империей и таким образом снизило напряженность и даже привело к окончанию «холодной войны».