Благодаря этому моему участию в политической жизни в 1973 году меня пригласили стать старшим консультантом Станфордского исследовательского института (СИИ), который находился в Пало — Альто в штате Калифорния и имел Центр стратегических исследований в Вашингтоне, которым руководил Ричард Б. Фостер. Правительство считало СИИ организацией правого толка, выступающей против разрядки напряженности, и поэтому скудно финансировало его. Моя идея систематического изучения советской «Большой стратегии» не вызывала у сотрудников Государственного департамента и Министерства обороны ничего, кроме издевок. Последующие несколько лет я читал лекции, давал показания в Конгрессе и часто публиковал статьи по вопросам национальной безопасности. Это упрочило мое положение в качестве ведущего сторонника «жесткой линии» по отношению к СССР. (Мое мнение неизменно называли «жесткой линией», в то время как противоположная точка зрения всегда считалась «умеренной», но никогда не считалась «мягкой линией».)
В 1974 году СИИ организовал в Москве совместную конференцию с двумя российскими институтами международной политики, для которых это было попыткой наладить связи с консервативной частью американского общества. Во время одного из заседаний я достаточно резко высказался в отношении советской политики на Ближнем Востоке, которая в то время была направлена против Израиля и включала участие советского военного персонала. Американские делегаты поздравили меня при личной встрече, хотя публично никак не прокомментировали мое выступление. Один из советских участников, Евгений Примаков, специалист по Ближнему Востоку, после заседания отвел меня в сторону и сказал, что я неправильно понимаю советскую политику на Ближнем Востоке, что СССР никогда ни при каких обстоятельствах не допустит уничтожения государства Израиль. «Почему?» — спросил я. В тот момент, когда он собирался ответить, открылась дверь и в комнату вошел Георгий Арбатов, приглашая вернуться в зал заседаний. Я так и не узнал ответ на этот вопрос. Но я никогда не ожидал, что Примаков, который в то время был аппаратчиком среднего уровня со связями в КГБ, однажды станет премьер — министром посткоммунистической России и кандидатом на пост президента. Он произвел на меня впечатление человека проницательного, не зацикленного на идеологии чиновника, которому, однако, не хватало более широкого взгляда на мир.
Команда «Б»
Летом 1976 года, которое я провел в Лондоне и которое памятно засухой, погубившей много деревьев в Гайд — парке, мне позвонил Дик Фостер из СИИ и осведомился, как скоро ждать моего возвращения. Фостер не сказал, зачем ему это знать, сообщив только, что меня ждет важное назначение. В любом случае я планировал уехать обратно через несколько дней.