В целом все дело было в понимании другой культуры. Стратегическое равновесие было обусловлено не только относительной мощностью двух противостоящих друг другу арсеналов, но также, и прежде всего, ментальностью и намерениями людей, контролирующих их. (В 1940 году, например, союзники имели во Франции больше солдат и танков, чем Германия, но тем не менее потерпели сокрушительное поражение, потому что их генералы, основываясь на опыте Первой мировой войны, сосредоточились на обороне и приписывали противнику такой же образ мысли.)
Этот общий вывод доклада подкреплялся детальным анализом нескольких конкретных советских ядер- ных программ, таких как межконтинентальные баллистические ракеты; гражданская оборона; укрепление инфраструктуры управления и контроля; мобильные ракеты; стратегические бомбардировщики и другие. Мы также приложили набор рекомендаций для национальных разведслужб по улучшению аналитического процесса, подчеркивая необходимость мыслить советскими категориями, чтобы избежать проецирования на Советы наших представлений; воздерживаться от поспешных «конечных выводов» и рассматривать советские военные программы комплексно; противостоять максимально возможно политическому давлению, оказываемому на аналитический процесс, а также настаивая на необходимости широкой интерпретации фактов.
21 декабря я представил наши выводы сотрудникам ЦРУ, собравшимся в огромной аудитории в Лэнгли. Когда заседание закончилось, присутствовавший на нем Буш пригласил три команды «Б» на приватный ланч. Мне показалось странным, что он не пригласил никого из нашей команды за свой стол, несмотря на то что у нас было гораздо больше знаменитых личностей. У меня создалось впечатление, что он очень опасался последствий эксперимента с командами «А» и «Б» и, вероятно, уже сожалел о том, что дал на это разрешение. В то время, когда наша работа еще продолжалась, до меня дошли разговоры, что он советовался со своими сотрудниками о том, какие последствия все это будет иметь для его политического будущего. Недостаток политического мужества был его отличительной чертой и его слабостью, которой суждено было наложить отпечаток посредственности на его президентство. В моем дневнике 1 января 1982 года, а к этому времени я познакомился с ним поближе, я записал о Буше: «Я сильно сомневаюсь, что он обладает достаточной силой характера и уверенностью в себе», чего у Рональда Рейгана было в избытке.
Несмотря на то что все это предприятие должно было быть секретным, информация о нем просочилась. Первый довольно точный материал, написанный Уильямом Бичером, появился 20 октября в «Бостон глоб», но он не привлек к себе большого внимания. Шум поднялся только после помещенной на первой странице воскресного номера «Нью — Йорк тайме» 26 декабря 1976 года публикации, автором которой был Дэвид Байндер. В 1950‑е годы он был моим студентом по программе «История и литература».
Байндер позвонил мне 20 декабря и попросил дать интервью. Когда я ему ответил, что не смогу сделать этого, он мне сообщил, что ЦРУ уже проинформировало его о проекте. Я связался с Ричардом Леманом, заместителем директора ЦРУ по вопросам национальной разведки и попросил разрешения на интервью; он с готовностью согласился. 21 декабря я встретился с Байндером в Национальном аэропорту минут на тридцать. Мне сразу стало ясно, что он интервьюировал высокопоставленных чиновников ЦРУ и, возможно, самого Буша. Тем не менее, после того как появилась его статья, меня заподозрили в том, что источником утечки информации был я. 30 декабря кто — то попросил обозревателя Джозефа Крафта предупредить меня, чтобы я прекратил разговоры. В наши дни я бы попросил его уйти, но в то время я вежливо сказал ему, что считаю разглашение государственных секретов предательством. Поэтому я был весьма удивлен, когда 2 января 1977 года в программе «Лицом к нации» по Си — би — эс Буш намекнул, что источником утечки информации была команда «Б».
В течение следующих нескольких недель царило смятение. «Нью — Йорк тайме» в типичной для нее помпезной передовой, написанной с высоты журналистского Олимпа, где пребывают ее обозреватели, поставила под вопрос мотивы и намерения команды «Б» и одновременно высмеивала ее усилия оценить мотивы и намерения советских военных. Газета делала это, не получив допуска к засекреченному докладу команды «Б», хотя нет сомнения в том, что она собрала предвзятые мнения от руководства ЦРУ[6]. Киссинджер отверг доклад команды «Б» как «стремящийся саботировать новый договор по ограничению вооружений» и призвал к «рациональной дискуссии по вопросу о ядерной стратегии», подразумевая, видимо, такую дискуссию, которая подтвердила бы его собственную точку зрения, согласно которой иррациональным было стремление к ядерному превосходству[7].