Её слова совпали с моим почему-то не очень благодушным настроем, я просто задохнулся от гнева. Побежал к Лёньке, но его каморка оказалась закрытой. Увидев, что сосед на подходе, выскочил на крыльцо и, поскольку находился выше и в более удобной позиции, с размаху заехал ему ногой в грудь. Лёнька взвизгнул: "Ты чего бьешься?", развернулся и потрусил за подмогой. Взяв топор, я обошел дом, пришел на территорию Работяговых и сказал высыпавшим во двор "работяжкам", что убью каждого, кто еще раз оскорбит мою маму. Ни Лёнька, ни худосочные его братья на рожон не полезли. Не пришли они с разборками и потом, хотя могли бы, объединившись, накостылять мне.
Наивная мама, требуя защиты своей чести и достоинства, пожаловалась в товарищеский районный суд, был в Советском Союзе такой выборный общественный орган. На суде некие бойкие активисты пеняли Работяговым на их неправильный образ жизни, что-то лепетали о необходимости уважать национальность каждого, при этом не озвучив ни разу слово "жидовка". Ленька, требуя снисхождения, уверял, что и я оскорбил его, назвав выблядком (так он воспроизвел слово ублюдок).
Суд сделал, что мог - объявил Леньке общественное порицание, на которое ему было начхать. А через несколько месяцев от цирроза печени наш сосед умер, прожил он всего 33 года. Эта история во многом раскрепостила меня, на нечастые вопросы о своем происхождении стал легко отвечать, что все зависит от ситуации: когда нужно быть русским, я русский, когда евреем - еврей.
И все-таки слишком долго я втайне побаивался быть уличенным в "жидовстве". Не разбираясь толком в "еврейском вопросе", порой не знал, как реагировать даже на проявления "сионизма". Скажем, человек, упоминавший в позитивном контексте Израиль (тогда многие говорили ИзраИль), мною однозначно воспринимался агрессивно. Услышав впервые "Песню антисемита" Владимира Высоцкого, не понял её. Более того, воспринял как "наезд" на евреев.
Со временем разобрался: то была моя личная протестная реакция на антиеврейскую атмосферу, насаждаемую в стране. Ведь вся идеологическая машина СССР без устали разоблачала захватнические планы "подлой израильской военщины" и "агрессивного мирового сионизма". Интересно, что в те же годы словарь советской интеллигенции обогатился многими еврейскими идиоматическими выражениями, вроде азохн вэй и шлемазл. В моем студенческом окружении было модно бравировать принадлежностью к "богоизбранному народу", евреи-приятели не обходились без словечек аид, большой пуриц, тухес, никейве.
Вспоминаю забавную ситуацию во время смотра институтской художественной самодеятельности. Выступал популярный факультетский вокально-инструментальный ансамбль "Архимед-66", название которого, в виде отдельных больших букв, было закреплено на сценическом заднике. Когда между номерами в зале гас свет и прожекторы высвечивали музыкантов и инструменты, то в полумраке сцены хорошо читались только буквы "А", "И", "Д" и одна из цифр. Получалось "АИД-6". Пустяк и случайность, на который никто не обратил бы внимания, если бы не Валерка Эдвабник, клавишник "Архимеда" и первый вузовский остроумец. Он утверждал, что "хохму" организовали специально, ведь все шестеро музыкантов ВИА были евреями.
Не буду лукавить: серьезных проявлений неприязни к себе на почве национальности долго не замечал. Может оттого, что ни фамилия, ни внешность не выдавали во мне еврея. С наличием же в стране негласного официального антисемитизма реально столкнулся в 1978 году, когда работал в многотиражной газете "Днепростроевец". На появившуюся вакансию корреспондента я решил устроить своего приятеля Леню, филолога по образованию. Редактор Александр Коноваленко не возражал, парторг стройуправления Виктор Зацепилин, ответственный за идеологию, тоже. Я привел Леню, Зацепилин задал ему пару вопросов, заглянул в паспорт, пообещал подумать. А на следующий день сказал редактору, что надо подыскать более опытного человека.
Я настаивал: у Лени получится, возьмите парня с испытательным сроком! Не убедил, а Коноваленко позже обронил фразу: "Была бы у твоего приятеля другая фамилия, его б взяли". Лёнина фамилия была Штаркер, а мой редактор до многотиражки работал в областной партийной газете и хорошо знал, что к чему. Не думаю, что парторгу было указано - евреев в газету не брать. В многотиражке "Электрометаллург", например, в те же годы работал корреспондентом Генка Фрейман, да и Леня Штаркер тут же устроился в "печатный орган" треста "Запорожстрой". Скорей всего Зацепилин примитивно перестраховывался. Ведь в главных газетах области тогда действительно работало считанное количество "лиц еврейской национальности". В чем я лично через некоторое время смог убедиться.
Редакторское место в "Днепростроевце" вскоре заняла бывший корректор "Запорожской правды" Зоя Степанова. Знающие люди растолковали, что протежирует ей любовник, средней руки чиновник из обкома партии, до этого служивший в газете. Степанова была на десять лет старше меня, любила выпить и давала понять, что готова как минимум к служебному флирту с подчиненным, то есть со мной. Она располагала приятной внешностью, и кто знает, чем бы все кончилось, если бы не профессиональная никчемность новой редакторши, затмившая для меня все женские её прелести.
Своих текстов Степанова не писала, чужие же безжалостно и необоснованно правила. Однажды она умудрилась опубликовать лишь часть моей критической заметки. Вместо того чтобы связно сократить не помещавшийся на полосе материал, Зоя просто выбросила лишние строчки. Когда я, в знак протеста, отказался выполнять её указания, редакторша привела своего мужа, попытавшегося в прямом смысле поучить меня кулаками. Кончился конфликт тем, что я ушел в "Комсомолець Запорiжжя", куда меня давно приглашали. Степанову же из многотиражки уволили - она действительно занимала не свое место. Однажды, когда я работал в "КоЗе" уже пару месяцев, ко мне подошел замредактора Петя Положевец.
- У тебя есть враги? - поинтересовался доброжелательно.
- Да нет, вроде.
- Тогда прочитай это, - протянул Петр конверт.
Анонимный автор отпечатанного на машинке письма сообщал руководству областной "Комсомолки", что их новый сотрудник нехороший и аморальный тип, в частности верит в бога, что не может быть совместимо с работой в молодежной печати. В качестве доказательства приводились слова из "многотиражной" заметки, где я цитировал рабочего, утверждавшего, что с новым бригадиром монтажники живут как у бога за пазухой. Заканчивалась анонимка словами: "Кроме того Гаев еврей и тщательно это скрывает".
- Ты предполагаешь, кто мог это написать? - спросил Положевец.
- Только Степанова. Никто иной на такой шедевр не способен.
- Я не дам ход письму, но ты должен знать, что у тебя появился враг. Не исключено, что копия этой бумажки ушла куда-то еще.
Будучи на несколько лет младше меня, Положевец куда лучше ориентировался в отечественных негласно узаконенных номенклатурных раскладах. Благородство и порядочность замредактора оценю позже, познав на практике как мало "инородцев", евреев в частности, возделывало в те годы запорожскую партийно-комсомольскую журналистскую ниву. В 1980-м, когда я пришел в молодежку, в штате трех главных газет области трудилось только четыре еврея. В "Индустриальном Запорожье" - Абрам Фриман и Семен Фроимчук, в "Запорiзькiй правдi" - Леонид Натанзон, в "Комсомолке" - Аркадий Копелиович. На соседнем идеологическом фронте - телевизионном - единственным евреем был кинооператор Марк Чадик, на областном радио номенклатурное национальное равенство незадолго до этого воплощал Александр Гиммельфарб, при мне уже работавший ответственным секретарем областного отделения Союза журналистов СССР.
Не знаю, насколько тернистым был путь в областные СМИ старших коллег-евреев, но пример Копелиовича, думаю, показателен. Аркадий Копелиович, один из лучших спортивных журналистов Украины, до того как попасть в газету, лет десять писал внештатно. Уже когда работал в редакции, долго не утверждался заведующим отделом спорта. "Всячески намекали, что дело в моей национальности, - рассказывал Аркадий. - Существовала негласная разнарядка на прием евреев в партию, на определенные ответственные должности, в том числе идеологические. В газетах уже работало по еврею, этого старшим товарищам из обкомов партии и комсомола казалось достаточно".