В моей домашней библиотеке хранился маленький нечитанный сборник поэта А. Коваля-Волкова. После этой истории прочел его и с чистой совестью выбросил в мусорное ведро. Стихи были бодренькими, фальшиво-многозначительными. Когда начал работать в газете и мне понадобился псевдоним, недолго думая взял фамилию своего танкиста Акимова. Ею подписывал много лет некоторые свои публикации.
Но вернусь к службе в "линейке", в азербайджанский Кировабад. Осенью 1971-го обострились отношения между Индией и Пакистаном, окончившиеся непродолжительным военным конфликтом, в котором Пакистан потерпел тяжелое поражение. За несколько месяцев до того индийское правительство подписало договор с СССР о мире, дружбе и стратегическом партнерстве. Иными словами, Советский Союз гарантировал Индии свою военную помощь. Войска ЗакВО, включая нашу танковую дивизию, случись что, были бы привлечены непосредственно. По этому поводу, дабы подготовить личный состав психологически и идейно, во всех ротах были специально проведены политзанятия. Я, помню, настолько проникся ответственностью момента, что даже мечтал о боевых действиях. Хотелось на своем танке приехать и установить мир на полуострове Индостан.
Герой моей повестушки "Служба" принимает решение остаться в армии офицером. Я же, наоборот, понял: СА не то место, где мне комфортно. Это не мешало, однако, быть патриотом и презирать парней, которые увильнули от службы в армии.
На таком эмоциональном фоне и пришло письмо от приятеля с вложенной в конверт полосой "Индустриального Запорожья" за 27 октября 1971 года. На четвертой, самой читаемой газетной странице, была большая статья, посвященная деятельности "Романтиков", в числе героев статьи нашел знакомых - Виталия Челышева и Лешу Цветкова. Содержание публикации, озаглавленной "Интеллектуалы" без фундамента", без преувеличения ошарашило. Речь шла о том, что в кафе "Романтики" некоторые молодые люди читают свои стихи. Дело обычное. Только стихи, пропагандируемые там, подчас довольно странные, а нередко и с нехорошим душком. Бывал в кафе и 18-летний начинающий запорожский литератор Саша Гранкин, работник областного архива. Парень выделялся эпатажным поведением, уверенностью в своей поэтической одаренности. Сколотил группу парней и девушек, провозгласив их борцами против кретинизма и мещанства. Для принятия в группу нужно было пройти тест на уровень интеллекта, ответив на ряд вопросов. При этом была установлена такая градация: интеллектуальный уровень дворника, уровень кочегара, уровень продавца, уровень младшего научного сотрудника.
Еще Гранкин написал "программное произведение" "Замки", где намекал на отсутствие свободы в нашем обществе. Лил воду, как говорили тогда, на мельницу буржуазной пропаганды. Вместо того чтоб искать темы для своего творчества в советской действительности, читал с упоением произведения западных писателей, таких как Камю. Увлечение Альбером Камю авторами статьи трактовалось как позерство, и даже мещанство. Парень также часами слушал передачи радиостанций "Голос Америки", "Би-би-си", "Свобода" и, "отравленный мутными волнами эфира", разглагольствовал публично о преимуществах западного образа жизни. Мечтая "выделиться из толпы", попал в окружение таких же самоуверенных гениев. Плохое влияние на него оказали недоучившиеся студенты Виталий Челышев, сотрудник многотиражки "Комунаровець", и студент первого курса МГУ Виктор Цветков, "которых томила жажда обрести "благодарную аудиторию" в кафе "Романтики". Экзальтированные девицы и некоторые юные зеваки восхищенно слушали унылые стихи Челышева и тоскливые песни Цветкова о неприкаянности лирического героя, который никак не найдет своего места в жизни. Упоминались, в частности, стихотворение Цветкова "Красный трактор", якобы подминающий под себя всех талантливых поэтов, и "пошлый пасквиль" Челышева "Повесть о купце Правдине", в котором события переносились из старины в наше время, и утверждалось, что правды нет.
Статья была написана грамотно, с пониманием молодежных проблем, с претензией на определенный литературный анализ. Доброжелательно журила выбравших не те ориентиры мальчишек, возомнивших себя писателями, на самом деле погрязших в упадничестве, подражании декадансу.
Меня, насквозь "советского", публикация, что называется, проняла. В перерывах между чтением пессимистических стишков и выпивкой, в кафе велись разговоры, которые было принято называть антисоветскими. Этого я тоже стерпеть не мог. Возмущенный позицией Цветкова и Челышева, хотел даже написать им что-то вроде такого: "На гражданке ныть и критиковать легко. Идите в армию, послужите, узнайте, каково это - быть защитником Родины. И после этого критикуйте, интеллигенты вшивые. Я, мол, тоже считал себя выше темных трудяг, и только здесь узнал, чего стою на самом деле". Не написал. То ли свободного получаса не выкроил, то ли нужных адресов не нашел, то ли злость ушла.
Газету спрятал в танковом бардачке, куда никто кроме меня никогда не заглядывал. И неоднократно перечитывал, дискутируя сам с собой, находя новые аргументы в поддержку авторов. "Александр Гранкин... глубоко осознал, что шел по ложному и потому опасному пути, явно заблудился, и теперь, когда по возрасту ему пришла пора служить в армии, он идет туда с желанием изменить себя", - такими словами "Интеллектуалы" без фундамента" заканчивались. Позиция поумневшего Гранкина меня устраивала. Откуда было мне знать, что спустя недолгое время после статьи в "Индустриалке" этот неординарный мальчишка в знак протеста добровольно уйдет из жизни?
О французском писателе Камю я в свои 21 слышал, но книг его не читал, об экзистенциализме понятия не имел. Так же как не понимал многих других вещей. Того, например, что подобные статейки для упомянутых в них людей, были, без преувеличения, страшней пистолета. Небанальные разговоры на темы "политики", согласно тогдашним пропагандистским штампам, считались антисоветскими, осмысленные стихи - упадническими, небезразличные к непошлой поэзии девушки - экзальтированными. Судьбы тысяч и тысяч попавших под пресс советской идеологии были надломлены, изуродованы, - тут уж как кому повезло.
Многое не просматривалось из башни стоявшего на длительном хранении среднего танка Т-54. Я вообще не очень задумывался о личном ближайшем будущем. Главным было дождаться дембеля и вернуться к прежней счастливой жизни.
Отслужив, прочитал Камю, окончил машинститут, получил диплом, отработал три года инженером-конструктором. Мучимый "зудом в пальцах" (желанием писать), резко повернул руль, уйдя корреспондентом в многотиражку "Днепростроевец". Там по-настоящему и ощутил вкус журналистской профессии. Начал сотрудничать с "Комсомольцем Запорiжжя", спустя два года был приглашен в штат. Тогда и пересекся вновь с Челышевым, заведовавшим отделом писем газеты. Общность творческих и жизненных приоритетов стали основой хороших взаимных отношений. В 1983-м, в связи с переходом Виталия в "Индустриальное Запорожье, я принял у него отдел писем.
В диссидентском формате кафе "Романтики" пребывало не очень долго. После публичного осуждения "интеллектуалов" без фундамента" в главной газете области, рассадник местного вольнодумства превратился в обычную студенческую столовку. За минувшие годы кто только не "квартировал" в здании, сейчас оба этажа популярного когда-то заведения занимает магазин "Мегаполис".
Уже после армии познакомился с Николаем М., работавшим в начале 70-х прошлого века вторым секретарем запорожского горкома ЛКСМ. Однажды Коля обмолвился, что "Романтики" были созданы с подачи нашего КГБ. Так местным чекистам было проще контролировать настроения, бродившие среди городской интеллигенции, настроенной критически по отношению к советской действительности. Сам Николай присутствовал на каждой встрече в кафе как организатор и информатор понятно какой инстанции. Разговор был с Колей по пьяни, к моменту написания этой главы он умер, так что задать те же вопросы уже "по трезвому" я не мог.