Смутные подозрения зародились на подсознании и начинали крепнуть по мере того, как я слушал восторженные высказывания «чокнутого профессора».
«Военные требуют предоставить им образцы оружия… У меня есть, что им предложить — это побочный вирус, неудачный эксперимент. Предшественники генодаров — генофаги, в какой-то степени, обладающие схожими свойствами… Вот только носителю этой заразы нужна будет постоянная подпитка живыми белками, иначе генофаги поглотят его организм… Хотя и умереть они ему не дадут, будут питаться его клетками до последнего, доводя носителя до безумия постоянным чувством голода…
Это слишком страшное оружие, которое не должно попадать в руки военным. Вместо оружия Апокалипсиса они получат совершенных солдат — уберсолдеров, как я их называю, о таких мечтал, но так и не дождался, Адольф Гитлер… Единственная польза от генофагов — они намного дольше продлевают жизнь носителя — если тот будет постоянно подпитываться свежими белками, то сможет жить невероятно долго. Если совместить полезные свойства генодаров и генофагов, можно будет побороть саму смерть…
Третья подопытная группа была уничтожена. Да, я осознаю, что творю зло — но я это делаю ради будущего, ради величия человеческой расы. Я изменю этот мир, во что бы то ни стало».
Предчувствие сбылось. Мысли и догадки, не успевшие обрести четкость, были подтверждены записями сумасшедшего ученого. Да, ублюдок, ты действительно изменил мир…
«Игнат клялся мне, что уничтожил все образцы побочного вируса, но у Шарипова каким-то образом сохранился образец… Теперь этот недоучка будет разрабатывать бактериологическое оружие… Сукин сын, откуда у него доступ к моей лаборатории? Нельзя допустить испытаний».
«Раньше надо было думать, ган…н», — подумал я тогда с ненавистью, слушая натуральную истерику Дока.
«Я был у генерала Пантюшина. Общение со старым товарищем меня успокоило. Он уверял меня, что никаких испытаний проводиться не будет. Я попросил его ни в коем случае не направлять «добровольцев», в лице «погибших во время пожара» заключенных к Шарипову. Он уверил меня, что этого не произойдет…
Сегодня я буду испытывать У-вакцину на добровольцах. На этот раз — на настоящих добровольцах, а не на том генетическом мусоре, который присылает мне Пантюшин. Я отобрал их лично. Нет причин беспокоиться — кандидаты подходят полностью. Немного об особенностях…»
Дальше шел какой-то научный бред, который сводился к одному — добровольцы были настоящими физкультурниками с отличными генами, без вредных привычек, операций, серьезных травм и заболеваний… В общем, цвет нации.
«Генодары практически себя не проявляют. К сожалению, ничего, кроме улучшения рефлексов, моторики, незначительного ускорения обмена веществ и немного увеличившейся способности к регенерации у подопытных не наблюдается. Более того, генодары полностью привязываются к носителю, перенимая его гены — то есть, попав в кровь в чистом виде, вирус быстро приспосабливается, но он уже не сможет выжить в организме другого носителя. То есть он не заразен. Да, мы получили отличных, сильных солдат, но не новый вид… Придется начинать все с нуля…»
Не зря старый хрен вспомнил Гитлера — уж они бы с Адольфом нашли общий язык. И в «подопытных» не было бы никакого недостатка…
«Мне позвонил Пантюшин. Генерал был взволнован — кажется, что-то произошло в лаборатории Шарипова — из его сбивчивых объяснений я толком не понял… Надеюсь, я ошибаюсь… Надеюсь, что генерал меня не обманул, и Шарипову не позволили испытывать генофаги на живых людях…»
Это была последняя запись. Я достал из-под подушки заначку — кисет с табаком, который я наглым образом увел у одного фермера, и вышел на улицу. Говно, конечно, но мне всегда хочется курить, когда настроение ни к черту… А такое настроение у меня здесь частенько случается.
Я набил трубку и, чиркнув колесиком потрепанной зажигалки с гордой надписью «Sippa» на потертом корпусе, принялся её раскуривать. Горький, горячий дым самосада заставил меня закашляться, но поступивший в кровь никотин помог немного успокоиться и собраться с мыслями.
Лев Моисеевич не жалел, что не встал в ту ночь на защиту базы. Какова вероятность того, что старого, больного человека не убили бы в самом начале бойни — а то, что это была именно бойня, сомнений не было. Агрессоры играючи сломили оборону базы и с легкостью расправились с её защитниками. Люди, превосходившие нелюдей численностью чуть ли не в тридцать раз, были забиты страшными существами, как скот. Их крики до сих пор будят Льва Моисеевича посреди ночи и не дают уснуть до самого утра… Но это не повод опускать руки — уж лучше прислуживать новым богам и оплакивать павших, чем погибать рядом с героями.
Оружейник склонился над АКСУ — ему удалось удлинить рукоять, вытянуть дужку и спусковой крючок. Теперь громилам Вожака будет куда легче обращаться с оружием. Раньше далеко не каждый мутант мог пользоваться огнестрелом, но теперь, когда у звероватых солдат появился такой толковый оружейник… Старик улыбнулся и пробормотал себе под нос:
— Талантливый человек нигде не пропадет.
С этими словами он отложил АКСУ и взял один из лежащих на столе.
На улице раздался громкий, рычащий голос инструктора и пожилой мужчина выглянул в окно. Один из пасынков (так Вожак называл своих воинов) тренировал вновь обращенный молодняк. Среди учеников были и дети. Они все порывались куда-то бежать, вели себя как шкодливые волчата, но учитель был строг и щедр на подзатыльники, так что, в скором времени, желающих нарушать дисциплину не осталось.
Лев Моисеевич знал, что этот инструктор был всего лишь бутафорией, он выполняет роль кнута, тогда как пряником казался сам Вожак — тот дарил пасынкам отеческую ласку, его любовь была безгранична. Но в то же время он каким-то образом, подавлял волю обращенных, заставляя их заискивать перед «отцом».
Все-таки, он был страшной, но очень сильной личностью. Лев Моисеевич не переставал удивляться — почему он не знавал его ранее, когда еще тот был обычным человеком (если, конечно, он не соврал, насчет того, что раньше был жителем «Оплота» и, на самом деле, не родился таким на свет сразу, где-нибудь в тайной правительственной лаборатории).
Он не задавался вопросом морали, он прекрасно понимал, для чего этому чудовищу целая армия себе подобных, но старик так же осознавал и то, что у людей просто нет шанса. Уж лучше уцелевшие пополнят армию мутантов, превратятся в новый вид и… и выживут. В конечном счете — это не такой уж и страшный исход.
«Хорошо быть на правильной стороне», — подумал оружейник, отойдя от окна, и снова вернулся к работе. А работы у него было немало…
Часть третья
Глава первая. Завоеватели
Грязный мартовский снег перестал колоть морозными иглами лицо — кожа просто онемела, но Хазар не шевелился. Он лежал у ворот с того самого момента, как прогремел взрыв. Сначала, потому что его здорово контузило, и бывший зек потерял сознание, а потом… потом он понял, что жив до тех пор, пока его считают мертвым…
Хазар лежал на боку и смотрел сквозь узкие щелки прикрытых глаз, как из домов выбегают растерянные жители базы: полуодетые, но большинство при оружии. Кипеш поднялся такой, что даже контуженный жулик решил подняться, чтобы поучаствовать в движухе, но сквозь гул оглохших ушей, он услышал дикие вопли.
До пандемии, Хазар был козырным фраером, уважаемым бандитом и, по долгу «службы» натворил немало дерьма. Однажды он даже сжег человека заживо. Нет, бандит не был маньяком или бездушным убийцей, просто один коммерс, отказавшийся платить крыше дань, не вынес акции устрашения, которая сопровождалась вполне себе натуральным избиением… Тогда бандит бросил должника в багажник и отвез на заброшенную дачу, служившую ему перевалочной базой. Хазар деловито пощупал шею «клиента», компетентно (как он сам думал) решил, что тот мертв и попытался сжечь тело… Когда он понял, что бедолага еще жив, было уже поздно — коммерса объяло пламя и он закричал…