Петляя по знакомым с детства (!) проходным дворам, я выбрался на ту, где впервые поднялся с четверенек. Я знал здесь каждый камешек, и все-таки... эта улица была уже другой. Совершенно другой. Мои подошвы мягко ступали по ноздреватой смеси смолы и мелкой гальки, уложенной просто на землю, справа тянулась стена из обожженной глины, время от времени открывались двери, обитатели этого мира сновали взад-вперед, озабоченные добыванием пищи, одежды.
С холодном ужаса и обреченности я ощутил, что улица все та же, мир все тот же, но во мне в эту роковую ночь включилась некая программа, после чего я вдруг увидел, что я совсем не тот, кем себя считал все эти годы.
Да к черту годы!.. Теперь я уверен, что меня всадили в тело этого двуногого существа именно в эту ночь. Может быть, вообще за секунду перед пробуждением.
От супермаркета к троллейбусной остановке весело и гордо несла себя на двух длиннющих и очень стройных ногах, как говорят: от шеи, челюсти - Рита, соседка с шестого этажа. Яркая как картинка журнала мод, с призывно выпяченными далеко вперед молочными железами. Они колыхались при каждом движении, я невольно задержал на них взгляд, как и всякий самец, а она еще издали улыбнулась мне хорошо и призывно. Зубы блеснули белые, острые резательные спереди, по два мощных клыка на краях верхней и нижней челюсти, характерно для всех хищников, а дальше, как я помнил, зубы тянутся мощные, широкие, разжевывательные, раздавливающие мелкие кости силой челюстей, там и рычаг короче, и зубы крепче, мощнее.
- Привет, - сказала она дружелюбно, - что ты так рано?.. Я слышала, ты сова.
Голос ее был музыкально-зовущий, я почему-то сразу увидел ее обнаженной в постели, волосы разметаны по подушке, она смотрит на меня, нависшего над нею, со страхом и ожиданием...
Правую руку ей оттягивал прозрачный пластиковый пакет, сквозь прозрачный бок просвечивало кроваво-красное, истекающее кровью. В одном ломте еще теплой плоти я узнал мясо довольно крупного зверя, а в другом пакете колыхалась печень: скользкая, мокрая, еще почти трепещущая.
- Да так, - ответил я с трудом, пришлось прилагать усилия, напоминая, что она одета и на улице, а в этом мире уже перестали хватать и грести под себя понравившихся самок вот так сразу, без некого ритуала, - не спалось что-то. А ты?
- Я жаворонок, - сообщила она гордо, хотя по мне больше походила на молодую и полную сил пантеру в период течки, но все же гибкую и опасную. После шести не могу улежать в постели. Хотя... гм... иногда я могла бы лечь и поздно.
Троллейбус подошел, распахнул двери. Вышли двое обитателей этой планеты, а взамен куча юных самцов и недозрелых самочек с гоготом ввалилась в распахнутые двери. Троллейбус тронулся, створки нехотя задвинулись. Рита смотрела мне в глаза с призывной улыбкой. Я вспомнил, что нынешнее жалование позволила бы моему разумоносителю содержать две жены или избалованную любовницу. А эта самочка хороша с ее сочным зовущим телом. Я даже уловил манящий запах, то ли в духи в самом деле добавляют половые гормоны, как пишут, то ли я услышал ее чистый зов без всякой парфюмерии. У нее красивые дугообразные брови, что не позволяют поту скатываться в глаза, длинные ресницы, что защищают глаза от пыли, к тому же загнутыми кончиками, что не позволяет им смерзаться, ее длинный точеный нос с красиво вырезанными ноздрями обеспечивает грудь прогретым и очищенным воздухом. Тонкая в поясе, что позволяет свободно нагибаться и двигаться, с небольшими жировыми прослойками на животе, что обещает предохранять ребенка в утробе от случайных толчков, а также дает теплоизоляцию от холода... Кстати, в бедрах соблазнительно широка, что позволит рожать легко и сравнительно безболезненно...
Я ощутил как тяжелая густая кровь прилила к чреслам, там потяжелело. Мощный зов пошел от гениталий, я едва не пошел к ней, глядя бараньим взглядом и вытянув руки. Природа создала одних приспособленными к жизни, других нет, а инстинкт продления рода именно приспособленных велит считать красивыми, зовущими.
Я ощутил, что не могу оторвать глаз от ее сочных красных губ, чуть припухших, что напоминают другие губы, которые при возбуждение вот так же краснеют и набухают, а если же они не красные, то лучше не подходить, обернется и укусит...
Что со мной, подумал я, трезвея. Это же в дальней древности наши предки, что ходили на четвереньках, по таким приметам определяли когда можно насесть на самку, а когда лучше не нарываться. Сейчас уже перешли на прямохождение, а красные полные губы и пышная грудь, подтянутая повыше, остались в глубине инстинктов, все-таки на четвереньках мы ходили многие миллионы лет...
Это они ходили, напомнил я себе. Эти существа. И это существо, чьи инстинкты так властно вторгаются в мои кристально четкие мысли. Сминают, загрязняют,
Ее удивленный голос прорезался сквозь мой мир как нож:
- Что с тобой?.. У тебя такое странное лицо.
Я вздрогнул:
- Черт... Голова трещит! Наверное, кофе был слабым.
Ее улыбка была двусмысленной:
- Если у тебя слаб только кофе, то это еще терпимо. О, мой троллейбус, наконец!.. Я поехала. Захочешь жареной печенки - позвони.
- Спасибо, - пробормотал я.
Она поднялась в вагон, не касаясь поручней. Упругие ягодицы провоцирующе колыхались из стороны в сторону, прикрывая яйцеклад. Ноги быстро занесли ее по ступенькам, сильные, с хорошими мышцами, годные как для долгого бега, характерного для семейства волчьих, что берут добычу гоном, так и для семейства кошачьих, что настигают жертву в два-три стремительных прыжка.
Троллейбус тронулся, за стеклом был взмах белой руки, я рассмотрел даже блеснувшие в призывной улыбке острые зубы, затем эта емкая тележка укатила с мягким шуршанием вдоль проезжей части, а я еще долго стоял с колотящимся сердцем. В голове, как во всем теле сумятица, кровь разносит гормоны из гениталий по всему организму, горячая волна мощно бьет в мозг, а там и без того хаос.
Глава 4
Превозмогая страхи отвращение перед этим миром, я целый день бродил по варварскому городу.
Я выскочил из передней двери. Троллейбус долго стоять не будет, я бегом обогнул его спереди, краем глаза успев увидеть высоко за мутным стеклом размытый силуэт толстой бабы за рулем, перебежал через шоссеЁ держа глазами пролом в кустарнике на той стороне улицы... Сзади вжикнуло, спину обдало волной воздуха, и что-то стремительно царапнуло по отставленной в беге назад подошве. Я уже выскочил на тротуар, тогда лишь посмотрел вдоль шоссе. В груди стало холодно. И чем больше я смотрел вслед стремительно удаляющимся красным огонькам, тем холод становился злее.