Когда Пашке стукнуло десять месяцев, произошёл загадочный случай. Рита оставила его спящего в комнате и пошла на кухню готовить чай. Нельки в тот момент, как нарочно, не было – она пораньше уехала в Казань. Как только чай был заварен и подготовлены печеньки, Рита заглянула проверить малыша.
– Его не было в кроватке, – рассказывала она шёпотом.
– Как так?
– Не знаю. Я обыскалась, ну куда он мог деться? Я эту квартиру уже знаю так, что могу жить, не включая свет. Уползать ему некуда – там же прутья.
– А почему ты шепчешь?
– Неля меня убеждала, что мне привиделось, – невпопад ответила Рита. – Ты понимаешь, я уже на балкон выскочила. Возвращаюсь назад – он лежит, посапывает как ни в чём ни бывало.
Если бы не последующие события, я бы согласился с Нелькой. Но через месяц подобный казус произошёл уже со мной. Мы всем семейством уехали днём в Парк Победы. В какой-то момент получилось, что Рита осталась доедать в кафе обед, а я вышел на улицу укатывать Павлика на сон. Засыпал он обычно хорошо – достаточно было прокатить коляску метров двадцать, и здоровый малышковый сон наступал без промедлений. Внезапно коляска стала подозрительно лёгкой – за пологом младенца не оказалось. Я спешно расстегнул все застёжки, но постелька оказалась совершенно пустой. У меня тогда возникло страшное чувство нереальности происходящего. В такие моменты мозг, не способный объяснить случившиеся, выдаёт на-гора безумные комбинации. Я побежал обратно в кафе, убеждённый в том, что забыл забрать Павлика у мамы.
– Что случилось? – Рита вскочила, сразу почувствовав неладное.
– Где Павлик? – тупо спросил я.
Видимо, она поняла бессмысленность дальнейших выяснений и, отодвинув меня, бросилась на улицу к коляске.
– Ты что, идиот? – она старалась не кричать, но у неё плохо получалось. – Так шутить?!
Посреди расстёгнутой коляски попой кверху беззаботно дрых мой маленький наследник. Я осторожно вытащил из детского кулачка обслюнявленную игрушку – гладенькую деревянную птичку. Птичка зашуршала – внутри что-то легко перекатывалось.
– Это ты ему погремушку дала? – спросил я Риту.
Она испуганно помотала головой.
***
Не могу сказать, что мы привыкли к подобным «выходкам» нашего дитя. Это происходило всегда совершенно неожиданно, в минуты, когда он оказывался один, без нашего пригляда. И редко, не чаще одного раза в месяц. Хотя, возможно, исчезновения происходили и по ночам, ведь не могла же Маргарита беспрерывно бодрствовать.
Мы были в дурацкой ситуации, когда ни с кем посоветоваться было невозможно. Знакомых специалистов по детским аномалиям у хомо новусов на горизонте не наблюдалось. Нельку, конечно, мы посвятили в подробности. Против наших совместных аргументов ей уже было не отмахнуться.
– Один раз Павлик вернулся с синяком на руке, – делилась Ритка. – А в парке вообще с погремушкой. Как это понимать?
– Ничего подобного никогда не слышала, – качала Нелька головой.
– Коршунов тоже не в курсе, – поддержал я. – Но у него и знакомых с детьми не было.
– Может ты поговоришь с кем-нибудь из полиции? – спросила Рита. – Ну из дозорных?
Мы с Нелей удивлённо на неё посмотрели, так что Рите пришлось пояснить.
– Я видела, как она в Казани с дозорным разговаривала.
– Они вас контролем замучают, – мрачно заметила Неля. – Безо всякого толку. Давайте не будем пока пороть горячку. В остальном же он здоров?
Мы покосились на ползающего по развивающему коврику Павлика. Малыш зыркнул на нас и заулыбался.
– Здоров, – подтвердила Рита.
– Может быть, это возраст, – неуверенно сказала Неля. – Я попробую что-то ещё узнать. Алекс, а что твой Барри?
– А что Барри?
– Ты его постоянно поминаешь. Он же коллекционирует слухи, загадки и прочее?
– Ты всегда это белибердой называла.
– Не нуди, – поморщилась она.
– Ладно. Я ему позвоню.
– Только лишнего не болтай. – Неля предупреждающе приложила палец к губам.
– Ты как Коршунов, ей-богу.
Звонок Барри практически ничего не дал. Мы с ним трепались битый час, в ходе которого я выяснил, что у него проблемы с желудком, в Непал он так и не попал, а американский дозор – осторожные бараны. Последняя реплика относилась к истории Барри с мексиканцами. Дозор прочистил Барри мозги по части употребления наркотиков в полнолуние, что, надо признать, требовало изрядных усилий, ведь Барри – человек увлекающийся.
Я постарался аккуратно перевести разговор на детей, но Барри немедленно стал выпытывать откуда у меня такой интерес к детям хомо новусов. Ссылки на невнятные слухи его не устраивали, Барри в интересные загадки впивался не хуже клеща. Так что пришлось сказать прямо:
– Помнишь про рублёвских олигархов рассказывал?
– Йес.
– Они у нас с масонами подружились.
– Оу!
– На совместной мессе они зачали ребёнка. Назвали Лунтиком, – память вовремя вытащила имя мультяшного персонажа.
– Как?
Я по слогам повторил, а потом ещё попытался перевести на английский.
– Не слышать, – признался Барри. – Откуда ты знать, Алекс?
– У меня приятель в спецслужбе работает.
– Окей. Зис чайлд… Ват из зе проблем?
– Ты что-нибудь слышал о новорождённых, которые были хомо новусами?
Барри понял меня с третьего раза. Всё-таки в некоторых областях у меня проблемы с подбором слов.
– Говорят… Это только слухи, Алекс, имей в виду…
На языке Барри такая оговорка означала, что даже он ни на гран не верит.
– Помнишь, я рассказывал про Паутину?
– Тех, кто создаёт агентов по всем временам?
– Да-да. Так вот…
Из слов Барри получалась следующая схема. Паутинщики хотели создать новых агентов, но в некоторых временах это почти невозможно. Тогда они пошли на ряд чудовищных экспериментов. Точных данных о том, что и как делалось, нет, но якобы они брали детей своих агентов и пичкали их специальными лекарствами, вроде как ноотропами или что-то наподобие. В общем, стимулировали мозговую активность. И некоторые эксперименты принесли результаты, хотя не совсем те, на которые рассчитывали паутинщики. Дети не стали новусами, но «замерцали» – они то вываливались из пространства времени, то возвращались обратно. Когда подобные препараты давали взрослым или детям постарше, они или умирали, или сходили с ума.
– Это правда? – ошарашенно спросил я. – Вурдалаки какие-то.
– Слухи, Алекс, слухи… Может быть их распускает Дозор, чтобы очернить Паутину, может ещё кто. Этот мир полон слухов и вражды. Не знаю.
– А что с детьми-то произошло?
– Исчезли. Но некоторые исчезли вместе с родителями.
Конечно, в страшилки Барри я не поверил, но они навели меня на любопытную мысль. Пересказывать подробности Ритке я не стал, а просто сообщил, что дело может быть в особой связи мамы и ребёнка.
– Когда ты перемещаешься и удерживаешь Пашку, он сам что-то делает?
– В смысле?
– Он может не захотеть перемещаться?
– Не знаю. Надеюсь, нет.
– Ты можешь меня научить его держать?
– Как я это сделаю? У нас же разные месяцы.
– Я буду рядом с вами, когда вы будете перемещаться. Рассказывай мне всё, что происходит, возможно, я смогу почувствовать.
– Мне не нравиться это, Алекс. Зачем это?
Я погладил её по щеке. Рита смягчилась.
– Я боюсь, – сказала она. – Не знаю чего, но я всё время боюсь.
– В полную Луну все боятся.
– С обычными детьми всё понятно – люди знают, как их растить, куда их выводить. А я? Ничего не знаю. И всего боюсь.
Рита невольно нарушила наше табу на обсуждение будущего. Но кто-то должен был сделать это рано или поздно.
– У нас особенный ребёнок, – ласково сказал я. – И нам с тобой тоже нужно быть особенными. Попробуй научить меня.
***
Вы когда-нибудь плавали ночью по озеру или по морю при свете Луны? Тихая ночь, тёплая вода, лунная дорожка дрожит на лёгкой волне. Перед тобой расстилается тёмный простор, по которому словно специально разлили серебристое молоко. Кажется, можно плыть бесконечно, к далёкому неведомому берегу.
К такому безмятежному переживанию прыжка хомо новус приходит примерно на второй год, а большинство ещё позже. Рита только-только распробовала это буддийское спокойствие. Оказалось, что одновременно чувствовать, удерживать Павлика и комментировать свои действия ничуть не легче, чем делать тоже самое в настоящем море.