Там никого не было.
Гвинни потянула дверь кладовки под лестницей. Включила свет и осмотрела полки.
Потом закрыла дверь и повернулась ко мне.
— Я начинаю чувствовать себя дурочкой, Марко.
— Он здесь, внизу, — настаивал я, понизив голос почти до шепота. — Он сказал, что живет здесь. Я знаю, он здесь.
Гвинни вздохнула.
— Даю тебе еще пять минут. А потом сваливаю отсюда.
— Давай тут поищем, — сказал я. — Возле печи.
Мы пересекли комнату. Печь находилась на затемненном участке комнаты. Она возвышалась над нами, точно какое — то гигантское чудовище.
— Кейт! — Позвала Гвинни. — Кейт, где ты прячешься? Выходи, выходи — где б ты ни скрывался!
Ее голос эхом отдавался в темных стенах. Снаружи завывал ветер, сотрясая окна.
— Эй, постой! — прошептал я. Мне вовсе не хотелось, чтобы она уходила далеко вперед.
Она распахнула старый платяной шкаф.
— Кейт, ты здесь?
Запах нафталина поднялся из шкафа. Гвинни захлопнула дверь.
— Кейт? Не стесняйся, Кейт! — крикнула она.
Мы заглянули за печь. Никто там не прятался.
— Прачечная — мы только там не искали, — сказал я Гвинни.
— А я бьюсь об заклад, что он заныкался в сушилке, — поддразнила Гвинни.
Я понимал, что она не воспринимает меня всерьез. Впрочем, мне было плевать. Я все равно был рад, что она здесь, со мной. Я бы ни за что не решился осмотреть подвал в одиночку.
Я последовал за ней вдоль стены по направлению к прачечной. Мы были уже на полпути, когда Гвинни вдруг остановилась.
— О, вау! — Воскликнула она. — Здесь он! Я вижу его!
18
— А? — У меня екнуло сердце. Ахнув, я круто повернулся.
И уставился на старый мамин манекен.
Гвинни засмеялась.
— Упс! Ошибочка вышла.
Меня прямо всего трясло.
— Не смешно! — Выдавил я наконец. Я попытался ее стукнуть, но она с хохотом увернулась.
— Бросай это, Марко, — сказала она, качая головой. — Я понимаю, ты пытался напугать меня этой байкой о Кейте. Только ни капельки не страшно. Я знала, что никого там нету.
— Но… но… но… — выдавил я. — Хочешь сказать, что ни на секунду мне не поверила?
— Конечно же нет, — ответила Гвинни. — Да и кто бы в такую историю поверил?
— Ты думала, я просто пытаюсь расквитаться с тобой за удар? — воскликнул я.
Она кивнула.
— Хотел придти завтра в школу и всем рассказать, как меня напугал, — сказала она укоризненно.
— Нет. Ты ошибаешься. Выслушай меня… — взмолился я.
— Ни за что, — оборвала она и, повернувшись, направилась к лестнице.
— Гвинни, послушай! — взмолился я, бросаясь следом.
Она остановилась у подножия лестницы и повернулась ко мне.
— Ты не сможешь меня напугать, Марко, — сказала она и свет подвальной лампы отразился в ее глазах. На ее лице играла странная улыбка.
— Ты не сможешь меня напугать, — повторила она. — Я покажу тебе, почему.
— Что, прости? — я ничего не понимал. — Если бы ты только меня выслушала…
— Я тебе кой — чего покажу, — сказала Гвинни.
Она положила обе руки на перила и открыла рот. Широко.
Еще шире.
Ее рот растягивался. Шире… шире…
Пока все лицо не исчезло позади раззявленного рта.
Ее язык тяжело шлепнул по подбородку.
А потом наружу поперло что — то розовое.
Что — то розовое, влажно блестящее, выкатилось из распяленного рта.
Еще, еще… Попадая наружу, оно разбухало.
Сперва я подумал, что у нее там, внутри, большой ком розовой жвачки. Но потом, когда розовая мерзость вылетела наружу, когда рот распялился еще больше, когда вся голова исчезла за ним, я понял…
Я понял…
Я понял, что вижу не жевательную резинку.
Я смотрел на внутренности Гвинни!
Я видел желтые органы, залипшие в блестящей розовой плоти. Что — то длинное и серое закручивалось, вылезая из ее рта.
Темно — лиловые легкие соскользнули по вывалившемуся языку.
А потом и красное сердце — такое красное, такое потрясающе красное! — выскочило изо рта, пульсируя, пульсируя, пульсируя равномерно и влажно!
Я испустил долгий стон ужаса.
Но отвернуться не мог. Не мог оторвать глаз от Гвинни, когда ее внутренности лезли через рот.
Я так и стоял. Стоял и смотрел в потрясении, в леденящем ужасе на корчащиеся органы, пульсирующие в сочной розовой плоти.
Стоял, глядя на Гвинни — пока она целиком и полностью не вывернулась наизнанку.
И тогда я разинул рот в бесконечном вопле.
19
Мой вопль нарастал, точно сирена.
Гвинни — вернее, ее нутро — трепетала передо мною, трепетала и пульсировала.