Я выразительно на него взглянул. Плохая примета?
— Вы чествовали Никласа Киндваля перед тридцатью трёмя тысячами, и всё нормально прошло.
—Да, но…
— Что но?
— У нас для тебя кое-что есть.
— Что это ещё за хрень?
Это был какой-то хрустальный шар.
— Это на память.
— А, то есть, вот так вот вы решили отблагодарить меня за 85 миллионов?
На что они надеялись? Что я буду плакать, глядя на него, когда буду в Амстердаме?
— Мы хотели выразить тебе нашу благодарность.
— Спасибо, оставьте себе.
— Но ты не можешь…
А я мог. Положил этот шар на стол и ушел. Вот такое вот прощание с клубом вышло. Не очень-то радостное. С другой стороны, это всё. Я был уже на полпути в Голландию, что мне этот «Мальмё». Жизнь на месте не стоит, я собирался начать новый этап. И чем больше я об этом думал, тем больше уже хотелось.
Я не просто уезжал в «Аякс». Я был самым дорогим игроком, и, хоть «Аякс» и не «Реал» или «Манчестер Юнайтед», но это всё равно большой клуб. Всего 5 лет назад они играли в финале Лиги Чемпионов. А 6 — и вовсе выиграли турнир. «Аякс» воспитал таких парней, как Кройф, Райкаард, Клюйверт, Бергкамп. И особенно ван Бастен, он был просто невероятно хорош. Я собирался взять его номер. Нереально. Я собирался много забивать и быть ключевым игроком. Это всё, конечно, было очень клёво, но и давило на меня адски.
Никто не выбрасывает 85 миллионов просто так, не желая что-то получить взамен. «Аякс» уже три года не мог выиграть чемпионат. А для такого клуба это немыслимо. «Аякс» — сильнейшая команда Голландии, и болельщики ждут от неё только побед. Надо было сразу правильно себя поставить, поэтому начинать с фразы «Я Златан, а вы кто вообще такие?» было бы не лучшим решением. Я собирался погрузиться в культуру.
На пути из Гётеборга где-то за Йончёпингом меня остановили копы. Я летел под сто девяносто на трассе, где разрешено семьдесят. И это ещё ерунда по сравнению с тем, как я собирался разогнаться. Короче, забрали у меня права. Газеты так и пестрили заголовками. Они собирались раздуть это как случай в Industrigatan (ночной клуб в Мальмё).
Они создавали списки со скандалами, удалениями и всей подобной ерундой, к которой я был причастен. Вероятно, управление клуба уже знало об этом, но журналистов было не остановить. Неважно, насколько я хотел быть хорошим, я стал плохим, ещё даже ничего не сделав. Кроме меня, среди новичков ещё был Мидо, египтянин, неплохо проявивший себя в бельгийском «Генте». Мы оба получили репутацию сорвиголов, и, если этого было недостаточно, я всё больше слышал о тренере, которого встретил в Испании. Его звали Ко Адриансе.
Настоящий гестаповец. Знал о своих игроках всё. Про него всякие0разные ужасные истории рассказывали. В том числе инцидент с вратарём, который додумался ответить на звонок во время тренировки по тактике. Тренер заставил его целый день сидеть на телефонной линии клуба. И это при том, что вратарь тот и голландского-то не знал. «Здрасьте-здрасьте, извините, не понимаю» — весёлая такая беседа. Ещё была история про трёх парней из молодёжки, которые тусовались где-то. Их заставили лежать на поле, а других игроков — ходить по ним, не снимая шиповок. Много таких историй было, но меня это не особенно беспокоило.
Много разговоров было о тренере. Ну а что, мне нравятся парни с жесткой дисциплиной. Лучше когда тренер держит дистанцию. Я так воспитан. Никаких сюсюканий: «Маленький бедненький Златан, конечно, ты будешь играть». Никакой папочка не приезжал на тренировку, чтобы целовать тренера в зад, выпрашивая что-то для меня. Я был сам по себе. Я бы скорее стал с тренером врагами, но добился места в составе, потому что я хорош, чем стал бы дружить с ним и попадать в старт только поэтому.
Я не собирался быть "милашкой". Мне так не комфортно. Я в футбол хочу играть, больше ничего. Но…Признаться, я всё ещё немного нервничал, когда собирал чемоданы. «Аякс», Амстердам…это новый этап в моей жизни. Я не знал, что город такой приземистый. Помню, как мы летели, помню, как приземлились. И женщину, которая меня встречала.
Её звали Присцилла Янссен. Она была представителем «Аякса», и я сделал всё возможное, чтобы произвести хорошее впечатление. Я поздоровался с парнем, который, как она сказала, с ней. Моего возраста примерно, застенчивый очень, но по-английски очень прилично говорил. Сказал, что из Бразилии. Играл за «Крузейро», известнейший клуб, там ведь Роналдо играл когда-то. Он, как и я, был абсолютным новичком в «Аяксе». Имя у него было длинное и непонятное, но он сказал, что я могу называть его Максвелл. Мы обменялись телефонами, и Присцилла усадила меня в свой кабриолет SAAB. Она отвезла меня в небольшой домик с террасой, который клуб для меня приготовил в Димене, маленькой провинции восточнее Амстердама. У меня там была кровать от Hästens (прим. редактора — очень известный шведский произоводитель кроватей. Hästens переводится как «лошадь»), шестидесятидюймовый телек, и больше ничего. Я играл в PlayStation, и думал, что же будет дальше…
«Амстердам Арена была в полном восторге». Я — Златан. Часть восемнадцатая
Заботиться о себе было просто. Я научился этому ещё в детстве. Даже сейчас, уже перестав быть ребёнком, я всё ещё чувствовал, что я самый крутой парень в Европе. Ведь я стал профи, и был продан за огромные бабки. Но мой дом был пуст. Не было никакой мебели, которая могла бы создать ощущение уюта. Даже холодильник опустошался с сумасшедшей скоростью. Не то чтобы я сильно волноваться по этому поводу, нет. Я был спокоен. В квартире в Лоренсбурге (прим. переводчика — район Мальмё) у меня холодильники тоже полными не были. Я уже привык к этому. С другой стороны, в Мальмё я никогда не голодал. И не только потому что я ел в ресторане «Кулан» как идиот, а иногда и под шумок стаскивал что-то оттуда, но и потому что у меня были мама и друзья.
В Мальмё у меня даже не было из чего приготовить еду. Но в Димене всё вернулось на круги своя. Это было забавно. Я собирался стать серьёзным парнем. Но у меня дома не было даже кукурузных хлопьев. И в кармане ни копейки. Я сел на кровать и начал думать, с кем бы связаться. Папа, мама, друзья, младший брат, сестрёнка…Я даже Мие позвонил, хоть мы и расстались: Привет, как ты? Не можешь приехать? Чувства одиночества, волнения и голода завладевали мной. И тут я дозвонился-таки до Хассе Борга.
Я полагал, что он мог заключить сделку с «Аяксом» таким образом, чтобы дать мне взаймы, и быть уверенными, что «Аякс» всё выплатит. Я знал, что Мидо провернул нечто подобное со своим прошлым клубом. Но не сработало. «Я не могу этого сделать, — сказал Хассе, — ты принадлежишь только самому себе». Это меня просто вывело. Он ведь меня продал. Неужели он не может помочь в такой ситуации?
— Почему нет?
— Это так не работает.
— А где мои 10 процентов?
Ответа я не получил, в связи с чем рассердился, конечно, но я понимал, что и сам виноват. Я не понял, что это взимается за месяц до того, как получаешь зарплату. У меня появились проблемы с машиной. У меня был Mercedes кабриолет. Но он был со шведскими номерами, и водить его в Голландии мне не разрешили. Я его только-только получил, и уже представлял, как буду рассекать по Амстердаму, но его пришлось продать, и я заказал другую машину. Mercedes SL 55. Хотя богаче это меня не делало.
Вот почему я сидел сейчас в Димене, голодный и злой. Отец сказал мне, что я полный идиот, раз купил машину, когда у меня не было толком денег. Пожалуй, он был прав. Но у меня всё ещё не было ни крохи, и я всё ещё ненавидел пустые холодильники.
Вот тогда-то я и вспомнил о том бразильском парне в аэропорту. Мы же все новичками были. Я, Мидо и вот Максвел. Я частенько с ними зависал. И не только потому что мы все были в команде новыми людьми. Я чувствовал себя лучше в компании темнокожих или южноамериканцев. Они были веселее что ли. С ними проще. Голландские парни всё время думали о том, как бы однажды перебраться в Италии или Англию, и поэтому всегда косо друг на друга смотрели, конкуренция, все дела. А африканцы и бразильцы были просто счастливы там быть. С ними я себя чувствовал как дома, мне нравилось их чувство юмора и отношение к жизни. Хотя Максвелл был не похож на других бразильцев. Он не любил шумные тусовки, напротив, семейный такой парень, домой всё время звонил. И он создавал впечатление жалостливого человека. Поэтому я решил позвонить ему.