В итальянской прессе скандал часто называли «Моджиополи», или «Моджигейт» (прим. пер. – по аналогии с Уотергейтским скандалом в США 1972-1974 годов, когда президент Ричард Никсон был вынужден уйти в отставку со своего поста после того, как он и его сподвижники были обвинены в нелегальной прослушке переговоров партии демократов).
Конечно, всплыло и мое имя. Другого я и не ожидал, ведь в это обязательно должны были быть втянуты игроки топ-уровня. Кто-то говорил, что Моджи упоминал мою ссору с ван дер Ваартом и даже сказал, что я это делал для того, чтобы покинуть клуб. Он говорил что-то про то, что я наглею, или что-то такое. Утверждали, что Моджи и разжег эту ссору, и люди за это, конечно же, уцепились. Типичный финт Моджи, они бы сказали, или же типичный трюк Ибры. Но все это полная хрень. Это было только между мной и ван дер Ваартом, и никем другим.
Но тогда люди могли сказать все, что угодно. И на утро 18-го мая мне позвонили. Хелена и я были в Монте-Карло с Александром Остлундом и его семьей, и по телефону мне сказали, что рядом с моим домом полиция. Они хотели зайти. У них даже был ордер на обыск квартиры. Что я мог поделать?
Я сразу же свалил из Монте-Карло. За час я доехал до Турина и встретил ту самую полицию. Надо сказать, они вели себя по-джентльменски. Они просто делали свою работу. Но все равно, приятного мало. Они собирались просмотреть все мои платежи от «Ювентуса», как будто я какой-то преступник. И потом они спросили, принимал ли я какие-либо незаконные деньги. Я сказал им правду: «Никогда!» И они продолжили поиск. Наконец я сказал: «Это ищите?» – и протянул наши с Хеленой банковские выписки. Им оказалось этого достаточно. Они поблагодарили нас, попрощались, сказали, что им нравится, как я играю, и прочую хрень.
Джираудо, Беттега и Моджи ушли со своих постов тогда, этого ожидали. Они оказались по уши в дерьме. Моджи сказал газетам: «Я потерял свою душу. Её убили».
На следующий день акции «Ювентуса» обвалились на Итальянской фондовой бирже. В тренажерном зале прошло срочное собрание, и я его никогда не забуду.
Спустился Моджи. Внешне он выглядел так же, как и обычно: хорошо одет, представителен. Но это был другой Моджи. В прессе, помимо всего прочего, появился скандал, связанный с его сыном. Что-то связанное с супружеской неверностью. Он говорил об этом, о том, насколько это оскорбительно. Помню, что я был с ним согласен. Личные дела, никак с футболом не связанные. Но не это меня поразило больше всего.
А то, что он начал плакать. Он. Из всех людей на планете. Я прочувствовал это и понял, что никогда не видел его слабым. Мужик всегда держал все под контролем, излучал силу и власть. Но сейчас… как это объяснить? Еще недавно, казалось, он показывал весь свой авторитет, говоря мне, что контракта больше нет, и т.п. А сейчас, внезапно, я стал тем, кто жалел его. Мир перевернулся вверх тормашками. Может быть, мне не стоило даже беспокоиться о нем и сказать, мол, сам виноват, вини только себя. Но мне действительно было его жаль. Больно видеть такого человека, как он, когда его имя опорочено. Позже я много думал об этом, и уже не так, как раньше: нельзя всё принимать за чистую монету! Я начал понимать некоторые вещи иначе. Почему он постоянно откладывал наши встречи? Зачем столько нервов?
Чтобы защитить меня?
Я начал так думать, но на 100% не был уверен. Но мне хотелось в это верить. Он ведь должен был еще тогда знать, что тайное станет явным. Должен был понимать, что «Ювентус» уже будет не таким, как прежде, и для меня бы все закончилось, если бы он надолго связал меня с клубом. Я бы в таком случае просто остался в команде, несмотря ни на что. Верю, что он тоже об этом думал. Моджи мог не всегда тормозить при красном свете, или подчиняться каждому правилу и пункту регламента. Но он был талантливым бизнесменом, беспокоился обо всех своих игроках, я знаю это. Без него моя карьера была бы в тупике. Я благодарю его за это, и когда его критикует весь мир, я на его стороне. Мне нравился Лучано Моджи.
«Ювентус» был тонущим кораблем, и люди начали говорить, что клуб будет понижен в классе до серии B, а то и до серии С – настолько это было серьезно. Столько всего навалилось, невозможно было принять все сразу. Мы построили отличную команду, выиграли два «скудетто» подряд – и лишились всего из-за чего-то, что вообще не имеет отношения к нашей игре? Это слишком. Прошло какое-то время, прежде чем новое руководство осознало всю серьезность ситуации. Помню телефонный звонок от Алессио Секко.
Алессио Секко был менеджером в старой команде. Он был из тех, кто звонил мне и предупреждал о тренировках: «Сегодня начинаем в 10:30! Не опаздывай!» – всякое такое. А теперь он неожиданно стал новым спортивным директором – полный бред! – и мне пришлось напрячься, чтобы принимать его серьезно. Но в том, первом разговоре он начал с этого:
— Если поступит предложение, Златан, принимай. Рекомендую.
Это была последняя хорошая вещь, сказанная мне тогда. После этого все стало тяжелее, это понятно. Игроки покидали команду один за другим: Тюрам и Дзамбротта перешли в «Барселону», Каннаваро и Эмерсон – в «Реал», Виейра – в «Интер», а остальные вызванивали агентов с одной фразой: «Продай нас поскорее. Есть варианты?»
Отчаяние и неуверенность повисли в воздухе. Много чего происходило, но больше не было ремарок в духе Алессио Секко. Клуб сражался за место под солнцем.
Руководство прилагало все усилия, чтобы сохранить тех, кто еще остался в команде, пытаясь использовать каждую лазейку в наших контрактах. Сущий кошмар. Моя карьера была на подъеме, серьезный прорыв только начинался. И что, все должно было разрушиться? Время было смутное. С каждым днем я чувствовал все острее желание сражаться. Ни за что не пожертвую целый год для игры во втором дивизионе. Год! Я понимал, что могло быть еще больше. Один год, чтобы собрать все силы, если нас отправляют в низшие лиги, и еще один или два на то, чтобы вернуться на вершину в серии А и заработать путевку в Лигу Чемпионов. А конкурентоспособной команды-то не будет, скорее всего. Мои лучшие годы в футболе были в опасности. Я без конца говорил Мино:
— Делай, что угодно. Просто вытащи меня отсюда.
— Я работаю над этим.
— Да я уж надеюсь!
Июнь 2006-го года. Хелена была беременна, и это меня, без сомнения, радовало. Ребенок должен был появиться на свет в сентябре. Но если забыть об этом, то у меня не было уверенности в завтрашнем дне. Что будет дальше? Я не знал ничего. Я готовился в составе сборной Швеции к Чемпионату Мира, который тем летом прошел в Германии. Приехала вся семья: мама, папа, Сапко, Санела, ее муж и Кеки. Как всегда, на мне лежали отели, поездка, деньги, аренда машин – вся нервотрёпка.
В последний момент отец решил не приезжать. Обычная неразбериха, что-то там случилось с билетами. Что с ними делать, кто их получит – на эти вопросы ответов не было, и это нервировало. И у меня вновь появились боли в паху, те же самые, как тогда, в «Аяксе», когда мне операцию делали. Я поговорил с руководством сборной по этому поводу.
Решили, что я буду играть. У меня есть фундаментальный принцип: если все плохо, то травмы точно не причем. Это просто смешно. Если ты плохо играешь из-за травмы, то зачем тебе вообще играть? Любой ответ на этот вопрос неверен. Надо стиснуть зубы и работать.
Но тогда было действительно тяжко. 14-го июля в Италии был вынесен приговор.
Нас лишили двух «скудетто». Мы потеряли место в Лиге Чемпионов. Но хуже всего то, что нас перевели в серию В, и сезон нам предстояло начать с минусовыми очками, и их было аж 30. И я еще не покинул этот тонущий корабль.