По мне, это было неправильно. Конечно, игрок не может просто так взять и подойти к Моратти. Он ведь властный человек, само воплощение власти и денег. Но я заработал какой-то авторитет в команде, и потому все равно подошел. Оказалось, что с ним не так и трудно в общении.
— Здрасьте!
— Да, Ибра?
— Завязывай с этим.
— С чем этим?
— С бонусами. Они могут стать самодовольными. Блин, ну один матч выиграли, фигня ведь. Нам платят, чтобы мы побеждали. Да, если мы выиграем скудетто, тогда вперед! Преподнеси что-то приятное, если хочешь, но не после одной победы!
Он так и сделал. Бонусы прекратились. Но не поймите меня неправильно, я не думал, что могу управлять клубом лучше Моратти. Но если я вижу что-то, что негативно влияет на мотивацию игроков, я обращаю на это внимание. Бонусы – это была еще мелочь.
Настоящей проблемой было то, что в команде все разбивались на группы. Это беспокоило меня с первого дня, и не из-за того, что я из Розенгорда, где все сидят вперемешку — турки, сомалийцы, югославы, арабы. А еще меня это беспокоило, потому что я понимал, что в футболе команда играет лучше, когда игроки едины. Так было и в «Ювентусе», и в «Аяксе». А в «Интере» было все наоборот. Бразильцы сидят в одном углу, аргентинцы – в другом, остальные – посередине. Это было так убого.
Конечно, иногда в клубах группировки образуются, да. Но хорошего в этом мало. Чаще люди выбирают себе друзей из тех, с кем они хорошо общаются. А здесь это было по национальному признаку. Так примитивно. Они ведь в футбол играют вместе. Не будь этого, они бы жили в разных вселенных. Это злило меня. Я сразу понял, что эту проблему надо решить, или скудетто нам не видать. Кто-то может сказать: а какая разница, с кем обедать? Поверьте, разница есть. Если вне поля вы не общаетесь, то это отражается на игре.
Это влияет на мотивацию и на командный дух. В футболе эти грани настолько тонки, что любая из этих вещей может стать решающим фактором. Для меня это был первый серьёзный тест: положить конец этой ерунде. Но я понял, что поговорить об этом вряд ли получится.
Я начал со слов: «Ну и что это за дерьмо? Чего это вы все расселись по группам, как школота?» Многие со мной согласились. Другие смутились. Но ничего не произошло. Старые привычки трудно вытравить. Эти невидимые барьеры были слишком уж высоки. Я снова пошел к Моратти, пытаясь выразиться настолько ясно, насколько это возможно.
— «Интер» уже сто лет не выигрывал скудетто! Сколько можно? Мы останемся лузерами из-за того, что люди не могут просто пообщаться друг с другом?
— Да нет, конечно, – ответил Моратти.
— Группировки надо разбить. Мы не будем побеждать, если мы не будем командой.
Не думаю, что Моратти понял, насколько серьёзной была проблема, но он понял, к чему я клоню. Это с его философией сходилось, по его словам.
— «Интер» должен быть одной большой семьей. Я поговорю с ними, – сказал он, и долго ждать этого не пришлось. Он спустился, поговорил с игроками, и сразу можно было увидеть, насколько велико уважение к нему.
Моратти — это и есть клуб. Он не просто принимал решения — он имел колоссальное влияние на всех. Он произнес небольшую речь. Воодушевленно говорил о единстве, и все при этом смотрели, конечно, на меня. Как будто я это говорил. Ибра настучал, стало быть? Думаю, многие не сомневались в этом. Плевать. Я просто хотел объединить команду. И атмосфера понемногу улучшалась. Группировок больше не было. Все начали общаться, проводить время друг с другом.
Мы воодушевились, сплотились. Я общался со всеми, пытаясь сплотить команду еще сильнее. Но только сами по себе эти усилия к титулу не приведут. Помню свой первый матч за «Интер». Он был против «Фиорентины», во Флоренции.
19 сентября 2006 года. Конечно, «Фиорентина» хотела нас обыграть любой ценой. Они тоже были втянуты в Кальчополи и начали сезон с -15 в графе «очки». На лицах болельщиков на Артемио Франки читалась ненависть.
На «Интере» же Кальчополи никак не отразился, и многие припоминали и эту скандальную часть. Обе команды вышли бороться не на жизнь, а на смерть: «Фиорентина» восстанавливала свою честь, мы – зарабатывать уважение и оправдывать свои претензии на скудетто.
Я начал в старте, и рядом со мной впереди играл Эрнан Креспо. Аргентинец, который пришел из «Челси». По крайней мере, на поле у нас все получалось с самого начала. В самом начале второго тайма я получил длинный пас в штрафной площади и хлёстко пробил. Только представьте себе, какое это было облегчение! Это был мой дебют. После этого я очень быстро влился в команду, и казалось абсолютно естественным, что я отказался играть за сборную в отборочных матчах к чемпионату Европы против сборных Испании и Исландии в октябре. Я хотел полностью сфокусироваться на игре за «Интер» и на семье. Мы с Хеленой уже считали дни. Мы решили, что наш первый ребёнок должен родиться в Швеции, в госпитале Лундского университета. Мы доверяли шведской системе здравоохранения больше, чем какой-либо другой, несмотря ни на что. Но без проблем не обошлось.
«Кто такой этот Максимилиан? У нас разве есть игрок с таким именем?» Я — Златан. Часть тридцать третья
Около госпиталя были и пресса, и папарацци. Всё проходило в атмосфере истерии. Нас сопровождала охрана, и мы попросили администрацию больницы, чтобы в родильное отделение просто так никого не пускали. Все, кто входил, проверялись охраной. Снаружи патрулировала полиция. Все были на нервах. Повсюду стоял этот странный больничный запах. Люди бежали по коридорам, слышались голоса, крики. Я говорил, что я ненавижу больницы? Я ненавижу больницы. Я здоров, пока здоровы другие. А если окружающие меня люди болеют, то заболею и я. Не могу объяснить, каково это, но от больницы у меня желудок сводит. Наверное, это из-за больничной атмосферы, да и микробы всякие в воздухе летают. Поэтому обычно я пытаюсь выйти оттуда, как только могу.
Но в этом случае я обязательно должен был быть там, и меня это напрягало. Со всего мира я получаю множество писем. И обычно я их не открываю. Это ведь честно: раз я не могу прочесть все письма и всем ответить, я зачастую оставляю их нераспечатанными. Никакого особого отношения. Но иногда Хелена ничего не могла с собой поделать, ведь порой истории были ужасными. Например, больной ребенок, которому осталось жить с месяц. Я был его кумиром. Хелена в таких случаях спрашивает: что мы можем для него сделать? Подарить билеты на матч? Послать футболку с автографом? И мы пытаемся помочь. Но всё равно как-то не по себе. Признаю, это моя слабость.
Я должен был провести ночь в больнице, и я беспокоился. Но тем хуже это было для Хелены, она была практически без сил. Тяжело тебе приходится, если ты рожаешь впервые, а тебя еще и по пятам преследуют. Если что-то пойдёт не так, то об этом узнает весь мир.
А могло ли что-то пойти не так? Я обдумал все варианты. Но всё прошло хорошо, и в конечном итоге я был очень рад. Это было настоящее счастье. У нас получилось. Наш малыш просто милашка. Мы стали родителями. Я стал отцом. В голове уже не возникало вопросов о том, что с ним могут быть проблемы. Не тогда, когда мы прошли через это тяжелое испытание, и все доктора и медсёстры были так счастливы. Но драма ещё не кончилась, совсем нет.
Мы назвали мальчика Максимилиан. Не знаю, откуда взялось это имя, но звучало оно потрясно. «Ибрагимович»-то звучало потрясно само по себе. Максимилиан Ибрагимович – идеально! Мощно, в общем. Но хорошо звучало и Макси – так мы его и называли. Всё было хорошо, и я сразу ушёл из больницы. Это было непросто. Снаружи повсюду были журналисты. Но охранник нацепил на меня белый халат. Эдакий доктор Ибрагимович. А после этого меня спрятали в корзину для белья, огромную корзину. Внутри я сгруппировался, как мяч, и корзину толкали через проходы, коридоры в подземную парковку. И я сразу вышел оттуда, переоделся, и отправился в Италию. Мы всех обвели вокруг пальца.