Гоушен зашел за ней и опустил полог.
— Почему ты привел меня сюда? Где моя госпожа? С ней все в порядке? — затараторила девушка. — Пожалуйста, скажи мне…
Но Гоушен в ответ на это сделал вдруг «страшные» глаза и приложил палец к губам и кивнул в сторону. Проследив за направлением его взгляда, Мейлин увидела человеческую тень с той стороны шатра. За ними следят? Подслушивают? Но зачем?
— Как ты смеешь о чем-то меня спрашивать?! — вдруг рявкнул Гоушен, а сам при этом сложил руки перед собой в молитвенном жесте и состроил умилительное лицо, словно просил прощения. — Не задавай вопросов, женщина. Мне тебя подарили. И я буду делать с тобой все, что захочу!
Мужчина покрутил рукой в воздухе, словно говорил: «Давай же!», а потом изобразил как будто ему стало плохо.
«Он хочет, чтобы я ему подыграла?»
— О нет! Как так?! — вскрикнула Мейлин, стараясь вложить в голос как можно больше отчаяния и страха. — Прощу, пощадите… меня…
Гоушен перенес руку к животу, и она попыталась понять, что же он показывает.
— Меня… тошнит?
Гоушен затряс головой и обхватил свою шею руками.
— Меня… Душит?
Гоушен вытаращился на нее:
— Что ты несешь, презренная? — нарочито грубым голосом вопросил он.
— Простите, господин, от страха перед вами, должно быть, повредился разум…
Гоушен сделал вид, что думает, затем подошел к столу и, взяв что-то, бросил Мейлин, словно подачку. Сам же, проходя мимо нее, незаметно сунул ей в руку кусок мяса. Мейлин сделала вид, что подняла это с пола, и жадно вцепилась в него зубами, чувствуя, как голодные судороги наконец отпускают желудок.
— Ешь-ешь… — хмыкнул Гоушен, — тебя сегодня ждет длинная ночь.
Девушка краем глаза заметила, как тень за шатром двинулась и исчезла.
Гоушен подошел ближе и присел рядом с ней.
— Прости, — теперь его голос был совсем другим. — Хозяин сказал, что казнь тебе отменили с условием, что все будут думать, что я над тобой издеваюсь.
Он вжал голову в плечи, словно боялся, что Мейлин отвесит ему подзатыльник.
— А Её Высочество? Как она? — сейчас это было главное, что ее интересовало.
Гоушен вздохнул и посмотрел на Мейлин с сожалением.
— Ее Высочество обвинили в отравлении императора и заточили в темницу.
— Что? — Мейлин ахнула, но Гоушен тут же зажал ей рот ладонью и, вытянув шею, стал озираться.
— Тише, за нами все еще следят, — шепнул он. — Не переживай, мой господин не допустит, чтобы с твоей принцессой что-то случилось. Ой, прости… — Он резко одернул ладонь, поняв, что без спроса трогал девушку. А затем вдруг улыбнулся: — Неделю теперь эту руку мыть не буду, — и он заразительно улыбнулся.
Мейлин не слишком доверяла Вей Луну, а странному Гоушену и подавно, но похоже сейчас, эти двое был единственными, кто мог хоть как-то помочь принцессе Лю Луань и ей самой.
— У тебя все руки в синяках, — помрачнел Гоушен, указывая на ее запястья. Когда стражники тащили Мейлин в темницу, они особенно не церемонились. — У меня с собой заживляющая мазь есть, хочешь, я помажу?
И он вытащил из кармана бутылек. Мэйлин осторожно взяла лекарство дрожащими пальцами. Благодарность смешалась с опаской, и она не нашла ничего лучше, кроме как сказать прямо:
— Я знаю, что тебя не было в списках дворцовых слуг. Ты проник во дворец незаконно.
Она открыла мазь и осторожно начала наносить на синяки.
— Можно я помогу?
Он снова ей улыбнулся, и на левой щеке у него появилась ямочка.
Странно, раньше она ее не замечала. Но еще более странно было принимать чужую заботу. Она не привыкла к такому, особенно от человека, которого едва знала. От мужчины. По коже ползли мурашки, а сердце то и дело пропускало удары. Что же это с ней?
С той стороны от шатра снова мелькнула чья-то тень.
— Ну что, готова устроить спектакль? — хихикнул Гоушен.
Если это поможет ей спасти ее госпожу, то Мейлин готова устроить тысячу спектаклей.
— Что нужно делать?
— О, нужны крики. Стоны. И удары. Много ударов! — с коварным видом произнес он.
Почти всю ночь со стороны шатра раздавались истошные женские вопли, глухие удары и снова вопли. Весь императорский дворец содрогался, представляя себе творимые с несчастной жертвой ужасы.
А Мейлин вся вспотела, пока кричала, прерываясь только на то, чтобы попить или что-нибудь съесть. Раз за разом она, крича от натуги, била то палкой, то плетью, то просто брала в руки стул и обрушивала его на тахту.
— Может быть, ты сам уже? — спросила, когда окончательно выбилась из сил.
Вначале этот полоумный предложил ей бить его, но она наотрез отказалась. А если она этого малахольного пришибет? Как потом ей объясняться?