Он цитировал время от времени русских классиков, которых помнил еше со школьных времен. Юмор его был по-детски непритязателен («Как спали, Михаил Моисеевич?» — «А нисево, ни-сево…»). Одевался скромно, был очень аккуратен и в быту неприхотлив до аскетизма. «Как вы думаете, Геннадий Борисович, сколько лет этим шлепанцам?» На вид домашние тапочки были куплены в Гронингене в 1946 году, что, как оказалось, было не так и далеко от действительности.
Гордость за советскую родину сочеталась у него с безграничным уважением к предметам, приобретенным за границей. Перед турниром в Ноттингеме в 1936 году Ботвинник с женой был несколько дней в Лондоне. «За пять фунтов жена становится владелицей изящного бежевого костюма (ту писес). Сносу костюму не было — двадцать лет спустя его донашивала дочь, когда ходила в туристские походы».
Форсунка для отопления дачи, «но только чтобы обязательно со шведской станиной, только со шведской», бесперебойно работала в течение 17 лет, а паровой котел, заменивший ее и купленный в Германии, был настолько высокого качества, что Ботвинник «стал популярен среди сотрудников Одинцовского газового хозяйства». Рассказы о покупках за границей с десяти, а то и двадцатипроцентной скидкой, умелых переговоров по этому поводу, памятный приезд в Ноттингем в 1936 году: «…от пансиона я отказался; шутка ли, неделю платить втридорога за двоих — это было не по моим правилам!» превращали его в милого советского туриста, которого на мякине не проведешь.
В последней редакции, просмотренной им за несколько месяцев до смерти, его книга стала называться «У цели», на что Смыслов не без сарказма спрашивал: «А у какой, собственно говоря, цели?» Книга расширена, по сравнению с предыдущей; даны последние события, реабилитирован Бог, пишущийся с большой буквы, как принято сейчас в России. Это звучит диссонансом со всем содержанием книги, но он покорно согласился на нововведение: «Пусть будет так, хотя мне это совершенно безразлично». Незадолго до смерти он сказал: «Да, я коммунист в духе первого коммуниста на Земле — Иисуса Христа». Он был, разумеется, верующим человеком, только верил в некую абстракцию, пропущенную через призму собственного «я», собственного предназначения, собственной правды.
Он — победитель. Он — достиг своей цели. Подводя итоги, он говорит об этом в самом конце книги: «Да, условия, в которых действуют люди, меняются. Они со временем растворяются в истории, а подлинные достижения остаются». Он не растворился и не изменился. На последних страницах книги он все тот же — ученик 157-й единой трудовой школы Ленинграда, комсомолец Миша Ботвинник. Он совсем не изменился за семьдесят лет и, слушая его искренний и страстный монолог, задумываешься поневоле над конфуцианским: «Лишь самые умные и самые глупые не могут измениться».
Мнительный и подозрительный, обладавший железной волей и редкой целеустремленностью, сотканный из противоречий, он был в то же время очень цельной натурой. И когда он садился за шахматную доску или писал о шахматах, Михаил Ботвинник становился тем, кем навсегда останется в истории игры: одним из самых выдающихся чемпионов, поднявших шахматы на качественно новую ступень всестороннего изучения и глобальной подготовки.
Шахматы, как и все тогда в молодой республике Советов, были пронизаны идеологией: инструкциями, обязательствами, лозунгами и призывами. Но по сравнению например, с литературой, историей, философией или наукой была и разница. Она заключалась в самих шахматах. В честном поединке за доской, в самой игре, правила и принципы которой остаются неизменными на протяжении нескольких веков, игре, о которой Ласкер сказал: «На шахматной доске лжи и лицемерию нет места. Красота шахматной комбинации в том, что она всегда правдива. Беспощадная правда, выраженная в шахматах, ест глаза лицемеру». И поэтому в шахматах в Советском Союзе, в отличие например, от литературы или биологии, не было искусственно созданных авторитетов или раздутых величин, ничтожных писателей, имена которых гремели тогда и полностью забыты сегодня. Поэтому и для Левенфиша, как и для многих до и после него в Советском Союзе, уход в шахматы означал уход в убежище. В укрытие, где несмотря ни на какие внешние помехи и факторы, в конечном счете решает твое умение и понимание событий, происходящих на 64-х клетках доски.
Когда Левенфиш стал шахматным профессионалом, ему было сорок четыре года — случай уникальный для шахмат. Конечно, он был уже очень сильным игроком с огромным опытом, но сейчас ему впервые в жизни представилась возможность вплотную и серьезно заняться шахматами. И результаты не замедлили сказаться: Левенфиш выигрывает вместе с Ильей Рабиновичем 9-й чемпионат Советского Союза, оставив позади все молодое поколение — Алаторцева, Белавенца, Кана, Лисицына, Макогонова, Рагозина, Рюмина, Чеховера, Юдовича. Всех, кроме Ботвинника, который в турнире не участвовал.