– Да, – медленно отвечаю я.
– Для начала: вы подтверждаете, что именно это мне сказали? – серьезно продолжает Конвэй.
– Да.
– И что вы описали напавшего как белого мужчину чуть моложе или чуть старше тридцати?
– Да.
– И вы назвали адрес: дом 42Б, Фарм-стрит, Мэйфейр, Лондон?
– Да, вы все это знаете.
– И вы описали помещение, где, по вашему мнению, произошло убийство?
– Да.
– И вы подтверждаете свое описание во всех подробностях? – спрашивает он, скрестив руки на груди.
Замечаю, что один из манжетов его голубой рубашки – потертый на сгибе.
– Подтверждаю. Куда вы клоните? – Во мне нарастает недоумение.
– Тогда напомните мне, пожалуйста, как вы описали помещение.
Я знаю, что на моем лице написано замешательство, но ничего не могу с этим поделать.
– Ну, там черная входная дверь сбоку от парадной лестницы. На двери номер: 42Б.
– Ага, – кивает он, пощипывая себе мочку уха.
– Внутри прихожая, – продолжаю я, закрыв глаза, чтобы дать картинке всплыть в памяти. – На полу викторианская плитка. Черно-белая. На лампе – абажур Тиффани. Большое позолоченное зеркало в фигурной раме. Стены кремовые, кажется. В конце коридора еще одна дверь, за которой что-то вроде сдвоенной комнаты. Как будто стенку убрали. Прямо и налево – камин. Два кожаных дивана друг напротив друга. Вдоль стен – шкафы с книгами. В другой половине комнаты – обеденный стол и шесть стульев. Красное дерево. Шелковый ковер с узором на полу. Мне продолжать?
– Нет, достаточно. Это в целом совпадает с описанием, которые вы дали в прошлый раз, – отвечает он.
– И вы подтверждаете свои слова, Ксандер? – включается Блэйк.
– Да, конечно. – Я все еще понятия не имею, к чему все идет.
Что-то будет, я знаю, вопросы готовят почву. Но не представляю, что это может быть.
– Два офицера, одетые по форме, прибыли по этому адресу вечером в тот же день, когда вы заявили об убийстве, и установили отсутствие следов борьбы или какого-либо насилия, не говоря уже о причинении кому-то смерти.
– Да, вы говорили в прошлый раз, – возражаю я, – и вы пообщались с парнем, который там живет. Эбади? У него алиби. Я помню. Но у меня есть новая информация, которая все меняет.
К моему удивлению, они игнорируют это замечание и, как ни в чем ни бывало, продолжают задавать вопросы:
– Показываем подозреваемому вещдок ПЖВ/два. Мистер Шют, взгляните, пожалуйста, на съемку.
Блэйк открывает ноутбук и включает видео, похожее на запись с камеры наружного наблюдения.
– Что это? – спрашиваю. – Камера наружного наблюдения?
Она отвечает, не поднимая головы:
– Нет. Это запись с камеры на теле одного из офицеров, осматривавших место.
Она поворачивает экран, чтобы нам обоим было видно.
– Как вы можете заметить, он подходит к 42Б. Вы узнаете дверь?
– Да, это она, – отвечаю я.
– Хорошо, через минуту вы увидите джентльмена, который откроет дверь. Мистера Эбади.
Я сижу, пригвожденный к своему месту. Это почти точь-в-точь события сегодняшнего утра. Вспоминаю соседку, миссис Уилберт, ее руку, зависшую над звонком. Мотаю головой и фокусируюсь на экране. Дверь открывается, и я вижу лицо. Узнаю его по тому кадру, который мне показали в прошлый раз. Приглядываюсь. На видео он другой. Не похож на мужчину, который на моих глазах в полумраке душил женщину.
Офицер с камерой и этот самый Эбади несколько секунд разговаривают друг с другом. Эбади сначала улыбается, затем на лице появляется беспокойство, даже смятение. Сделав паузу, он кивает и уверенным жестом приглашает полицию зайти. Однако я знаю причину. Он не боится полиции, потому что тело уже вывезли. Он так основательно все убрал, что теперь, сутки спустя, может пригласить полицию внутрь без малейших колебаний. Он либо уверен, что полиция ничего не найдет, либо просчитал, что лучше он разрешит им войти сейчас, чем если они вернутся с ордером на обыск.
Видео еще некоторое время продолжается, а затем Конвэй нажимает на паузу, и я тоже застываю. У меня отвисает челюсть. И перехватывает дыхание.
Такого не может быть.
Чувствую, будто бы мир перестал вращаться вокруг своей оси. Кажется, что вся вселенная на бешеной скорости проносится мимо. А я просто стою, не смея пошевелиться.
Это не похоже на то чувство, которое возникло у меня после Рори. То было неверие. Реальность настигла меня, как туман.
Под тяжестью происходящего я чувствую, как мое сознание покидает эту комнату.
Рори.
Снова тянет меня к себе.
Мы так и не переросли наше подростковое соперничество. Уже будучи взрослыми, мы пытались поверить в незначительность прошлого, но оно, напротив, заполняло собой все пространство и отталкивало нас друг от друга, только мы хотели сблизиться. И неважно, находились ли мы на нейтральной территории или нет, никто из нас был будто не в состоянии перейти по мосту к другому. Не знаю, мог ли я приложить больше усилий, но, возвращаясь, вспоминаю, что действительно старался. Я приехал в его новую квартиру вскоре после того, как он ее купил. Он ко мне – никогда. Но я-то приехал.