Сердце отсчитывает секунды, которые гулким стуком отдаются внутри. С каждой последующей понемногу успокаиваюсь. Эбади, наверное, отошел. Вдруг из двери начинает понемногу сочиться свет, пока, разрастаясь, не превращает Эмита в контрастный силуэт.
На таком расстоянии невозможно разобрать, о чем они говорят, но я вижу, что Эмит активно жестикулирует в адрес человека, стоящего на пороге. Должно быть, это Эбади. Спустя минуту Эмит как будто разворачивается, чтобы уйти, но какие-то слова Эбади его останавливают. Эбади отступает на шаг, и только я надеюсь, что дверь между ними сейчас закроется и опасность минует, как Эмит проходит внутрь.
Глава двадцать шестая
Понедельник
Жду его здесь, в сгущающейся темноте, и меня охватывает паника. Эмит только что зашел в дом к убийце, а я не остановил его. Я даже не знаю, что Эмит планировал ему сказать. А если он начнет расспрашивать о мертвой, ну или пропавшей женщине, что, скорее всего, сделает Эбади?
Нельзя просто прятаться за машиной и позволить ему навредить Эмиту. Не в этот раз.
Встаю из-за своего укрытия и шагаю к дому, однако вдруг останавливаюсь от смутной мысли. В мозгу что-то защелкало, зашевелилось, и я решаю повернуть назад. Дверь мне не сломать. Значит, придется звонить. А если он откажется открывать? А если откроет, но откажется впустить меня? Вызовет полицию? А если, услышав звонок и увидев меня, он запаникует и сделает что-то с Эмитом? Сам я полицию вряд ли вызову. Они точно не приедут после шороха, что я навел вокруг его квартиры. А если и приедут, то чтобы арестовать меня. Сердце гулко застучало, меня накрыла слабость. Это выше моих сил, я теперь понимаю, почему все это время так старался избегать заботы о ком бы то ни было. В моей уличной жизни этому нет места. Столько сил положил, чтобы оставаться одному, но все равно вышло как вышло.
Безопаснее всего ждать. У него нет причин убивать мальчишку. Приметного, с длинными волосами и в школьной форме. Чью пропажу обнаружат сотни людей. Представляется картинка с Эмитом. На ней его душат. Трясу головой, чтобы вытряхнуть из нее это видение. Оно исчезает.
Но на его место уже нацелились другие. Пытаюсь думать о чем-то еще. О ком-то еще. О Рори. О Грейс. О Себе. Зажмуриваю что есть сил веки и вижу Эмита в гробу, его хоронят.
Рори. Грейс. Мне бы на что-нибудь переключиться и избавиться от паники, вызванной похоронами Эмита.
Грейс хоронить было труднее, чем Рори. С одной стороны, физическое погребение. Рори погрузили под землю со всеми присущими прощальными церемониями. Ритуалы дают понять, что пришло время оставить позади, двигаться дальше. Когда закрывается крышка и опускается гроб, когда бросают горсти земли и говорят слова, когда личные вещи разобраны и сложены, появляется надпись: оставь все это. Ничего больше нет. Прощания слишком затянулись.
Делаю серию глубоких вдохов.
С Грейс все было по-другому. Она не находилась в каком-то одном определенном месте, чтобы ее взять и закопать под землю. Она продолжала жить в моей голове в сотне различных воплощений. Не было и ритуалов. Вот мы обращаемся по орбитам друг друга, как планеты двойной системы, а вот она уже сошла с этой орбиты. Ma belle. Она исчезла. Вместе с ней исчезло все, что она, вобрав когда-то в себя, привнесла в нашу с ней жизнь. После нее остался лишь самый минимум: заколка в ванной, забытая кружка с брендом компании, тот кулон, кое-какие общие с ней вещи вроде пластинок и книг. Но никаких ритуалов – потому ее, пусть она и жива, труднее оплакивать.
Я храню память о нашей последней встрече: когда я увидел перед собой ее туфли и поднял глаза.
– Ксандер, – сказала она, присев передо мной на корточки, будто я ребенок. Она была одета в офисный костюм, бледно-медовые волосы местами блестели. Недавно постриглась. Недавно покрасилась. Мне в лицо пахнуло легким парфюмом. В вырезе на груди примостился кулон.
Вспоминаю стыд, который почувствовал, когда она взглянула на мои руки.
– Пойдем, – сказала она, вставая, – вон в то кафе. Позавтракаем.
Я засомневался, но мне так хотелось побыть с ней.
– Только не туда, – возразил я. – Меня не пустят. Есть другое местечко за углом.
Я был знаком с владельцем еще в прошлой, доуличной жизни. Он был родом из Ирака, до получения убежища в Великобритании работал врачом-терапевтом. «Бомбы Саддама. Я исправлял то, что они портили. Поэтому он, конечно же, хочет меня убить, – говорил он. – И семью».
– Мистер Ксандер, – произнес он, как только я вошел. – Вам как обычно?