– Да ты чего? Мы два часа назад виделись… Он был жив-здоров…
Паша повесил трубку и пошел умываться.
Когда вернулся из ванной, услышал галдеж. Это начали собираться любопытные соседи и обсуждать событие – труп Эрнеста, запакованный в черный мешок, вывозили в подъезд на каталке. Среди них оказалась уже знакомая девушка из квартиры Панфиловых. Паша поманил ее.
– Вас как зовут? – спросил у нее Паша.
– Галя. Он все же умер, да? А как вы попали внутрь?
– Сначала открыл дверь, потом умер. Есть подозрение, не без чьей-то помощи. Вам нужно дать показания.
– Какие? – Она напряглась. – Я ничего не видела.
– Вы рассказывали мне о том, как вашу дверь пытались вскрыть…
– Это Ленька, внук мой, – услышав его реплику, взяла слово женщина в махровом халате, на котором по-английски было написано: «Ненавижу понедельники». А карманы украшали пистолет и кинжал. – Он с Полинкой Панфиловой жил. Но она его бросила, а он запил. И как налижется, прется туда, где был счастлив. Предыдущие жильцы знали, уже внимания не обращали.
– А балкон? – шепнул Гале на ухо Паша, после чего втащил ее в квартиру.
– В вашей квартире сейчас он отперт? – так же тихо спросила она.
– Нет. – Госпожа Лавинская боялась сквозняков и сразу велела закрыть не только балконную дверь, но и форточку в комнате, где они сидели. – Но сказать все равно надо. Пусть отпечатки снимут. Любая мелочь может пригодиться следствию.
– Ладно, – пожала плечами Галя.
– Товарищ следователь, – прокричал Паша. – Тут свидетельница есть.
Улыбкин поднял глаза, он что-то писал, шевеля губами.
– Девушка живет в квартире сверху. Говорит, на ее балконе был кто-то посторонний.
– Сегодня? – оживился Улыбкин.
– Нет. И я не уверена, что был… Но будто вещи по-другому расставлены. Веревка для сушки белья сорвана. – Про голубиное дерьмо она упоминать не стала.
– Может, ветер? Позавчера такой был, что незакрепленные урны сносил.
– Все же отреагировать на это заявление вы обязаны, – сурово проговорил Паша.
– Конечно. Сейчас криминалист тут закончит и к вам, девушка, поднимется.
Галя кивнула и удалилась.
– Еще Эрнесту кто-то звонил за пару минут до моего ухода. Проверите?
– Конечно. Все звонки. И на мобильный, и на городской.
Паша сел, обхватил голову руками. Волосы были влажными, потому что он подставлял макушку под струю воды. Это помогало.
– Опять накрыло? – забеспокоился Улыбкин.
– Нет, в порядке. Просто очень устал и не знаю, что делать. Родителей кто-то хоронил, не я. А сейчас мне этим заниматься.
– В первую очередь позвони завтра в НИИ. Профком (или кто там сейчас занимается подобными вопросами) поможет. А сейчас топай в кабинет деда, осматривай стол и полки.
– На предмет?
– Может, пропало что?
– Даже если так, я не знаю. Пять лет тут не был.
– Вот тут лежат деньги, – следователь указал на супницу, стоящую в стенке. – Двенадцать тысяч рублей под крышкой. Они лежат, понимаешь? Их не украли. Еще под вазой зеленая купюра. Профессор настолько наплевательски к деньгам относился? Или были суммы, которыми он дорожил?
– По-моему, нет. Он мог годами не снимать суммы с вкладов. И если деньги обесценивались, Эрнест даже не расстраивался.
– Ценности в доме были?
Какие-то да! И он, Паша, должен их унаследовать! Поди знай, что это…
– Короче, иди, осматривай квартиру, – подытожил Улыбкин. – А то мотива нет.
Паша поплелся в кабинет, начал выдвигать ящики.
– А это кто? – спросил собирающий покинуть квартиру Михалыч. И кивнул на афишу, с которой улыбалась Мария Лавинская. Эрнест афишу в рамку заключил и повесил над своим столом. – Эта дамочка здесь повсюду.
– Любовь профессора Субботина.
– В артистку втюрился? Бывает.
– Да. Но они знакомы с детства. Она местная, Мария Лавинская, звезда оперетты. Может, слышали?
– Не-а. Но хороша, чертовка.
Михалыч удалился. А Паша сменил дислокацию: переместился в спальню Эрнеста. На кровати все еще лежал альбом с фотографиями, которые они вместе рассматривали три часа назад. Пусть это будет последним воспоминанием, связанным с Эрнестом. Не то, где он харкает кровью… Это!
– Поплачь, – услышал Паша голос следователя. Он не заметил, как тот подошел. И как у самого слезы покатились по лицу.
Улыбкин присел рядом, похлопал по плечу.
– Мы уезжаем. Может, тебя подбросить куда? – Паша мотнул головой и вытер влажное лицо рукавом толстовки. – Останешься тут? – Он кивнул. Альбом сложил и прижал к груди.
– Не страшно?
– Странно, нет.
– После того, что тебе пришлось пережить в детстве?