София Баюн
Я знаю, кто убил Лору Палмер
Пролог. И стало слишком поздно
Скорее бы стало слишком поздно.
Вот это была подходящая мысль. За нее можно ненавидеть себя до конца жизни. К счастью, его совсем недолго придется ждать.
Скорее бы стало слишком поздно. Когда ничего уже нельзя будет изменить, она снова станет свободна. Не будет ледяной ладони, зажимающей рот, заломленных за спину рук и чужого колена, упирающегося в спину.
И реки не будет — совсем близко, за кованой оградой моста. Теплой серой воды, напитанной чернотой июльского неба. Ласковой и грязной воды ленивой городской речки, которая вот-вот обнимет за плечи, обнимет разгоряченную голову, обнимет сломанные ребра. Обнимет и заберет, все заберет себе мудрая и ласковая, равнодушная и мелководная городская река.
Пусть же скорее станет слишком поздно.
— Прекрати дергаться. — Почему у человека, который ее держит, дрожит голос? — Прекрати. Ты ничего не изменишь.
Конечно, не изменит. Она и не сомневалась. Вот вода, вот измятые белые цветы в свалявшихся светло-русых волосах, кровь на лице — застывает на подбородке, капает на воротник с изрезанного рта. Что теперь можно изменить?
Зато она будет улыбаться. Всегда будет улыбаться слишком широко.
— Прекрати…
Она кивнула.
И стало слишком поздно. Пришла вода, теплая и теперь безбрежная. Обняла за плечи, обняла разгоряченную голову, напоила мертвые цветы и распутала волосы.
Осторожно вымыла кровь из перерезанного горла — забрала последние удары замирающего сердца, стерла с лица застывшие слезы.
Ласковая и теплая июльская вода.
Вот и стало слишком поздно.
…
Где теперь Яна? Откуда мне знать.
Я знаю, что от нее осталось — полная ванна остывшей воды и цветов, гниющих на дне. Не знаю, для кого цветы — для Яны или Веты.
Вету нашли лежащей на берегу, лицом вниз. Я видел фотографии. Белое лицо, набрякшее речной водой, кожа в крупинках мусора и песка, слипшиеся светлые волосы и закатившиеся глаза — неестественно большие, опухшие. Река вылизала всю кровь из перерезанного горла, наполнила тело серой сыростью.
Жаль. Я запомнил Вету совсем не такой. Я помню, как она обнимала грязное, фиолетово-рыжее небо, как на белых розах в ее волосах растекался красный цвет. Совсем как живая, только голова слишком сильно запрокинута. И она улыбалась — и теперь она будет улыбаться вечно. Вета была смешливая. У нее была красивая улыбка.
А Яна смеялась совсем не так. Я всегда удивлялся тому, как одинаковые лица могут принадлежать таким разным людям. А может, это потому что Яна высаживала по пачке сигарет в день. Ей всегда говорили, что никотин ее убьет. Она смеялась.
И я. Я тоже смеялся.
Все кончилось так, как должно было. Все кончилось отвратительно неизбежно. Чтобы я ни делал, как бы ни старался спрятать ее от смерти — та всегда ходила за Яной по пятам. Нашла ли ее? Я хочу верить, что не нашла. Достаточно того, что фиолетово-рыжее небо обнимала ее сестра. Первая Офелия, которая перестала быть Ветой в тот момент, когда ей перерезали горло и сбросили с низкого заплеванного моста.
Офелия утонула — или ее утопили, и мне больше нравится эта версия — когда пыталась развесить венки на ветках ивы. Или когда пыталась что-то рассказать.
Выдать тайну, и все знают, какую.
Яна умнее. Яна не выдавала своих тайн до последнего.
Знаете, какой на самом деле должен быть конец у этой истории?
Конечно, не знаете. Откуда вам знать.
Глава 1. Вишневый пирог
— А я знаю, кто убил Лору Палмер.
Это были первые слова, которые Яр услышал от Яны.
И тогда нашел в себе силы усмехнуться сквозь тяжелое марево опьянения, надежно спеленавшее разум.
Да все знали, кто убил Лору Палмер. Вообще все. Наверное, дети в детском саду знали. И пациенты в психбольницах, не помнящие собственных имен.
Он кивнул, не поворачиваясь. Ему не нужно было общество, тем более женское. Только не на проклятом мосту, по которому живые женщины вообще не должны ходить.
— Ты кто? — спросила она, усаживаясь рядом на холодный бетон.
— Яр, — выплюнул он, словно это хоть о чем-то говорило.
«Ты кто»? Бородатый пьяный мужик в грязном свитере. Еще чего надо-то?
— А я Яна.
Он с трудом оторвал взгляд от воды и попытался сфокусироваться на девушке. Разглядел черное каре, лаково блестящий черный плащ. Хмыкнув, он перевел взгляд на рябь, растекающуюся по волнам.
— Он не придет, — вдруг сказала Яна.
— Кто?
— Тот, кого ты ждешь. Осень, Яр. Он не любит холодную воду.