Однажды она вернулась домой и обнаружила, что Смерть сидит у костра рядом с ее отцом. Они смотрели друг на друга, и она не могла разобрать, какие у Смерти глаза, зато видела глаза своего отца. «Солнце становится безжалостным даже ко мне. Я хочу отдохнуть в тени, — сказала Смерть. — Меня мучает усталость и жажда. Ты знаешь, чьими глазами я смотрю сейчас, и знаешь, кто должен будет их узнать. Отдай мне пять вишневых косточек из своего ларца — я выращу вишни на своих следах, и смогу уснуть в тени. Я буду спать долго».
Она отдала бы Смерти все вишневые косточки, все шкатулки и дырявую бамбуковую корзину. Отдала бы свои косы, камни и ленты, отдала бы все, что у нее было. Проглотила бы косточки и позволила похоронить себя заживо, чтобы тени деревьев, которые вырастут на следах ушедшей из их дома Смерти были гуще. Чтобы Смерть спала дольше.
Но у нее больше не было вишневых косточек, только нитки чужих дорог в черных шкатулках. Смерть ушла от костра ее отца, ушла из их дома, и скоро пришла за ее сестрой.
Яна замолчала. Свернулась клубком, положила голову на подлокотник.
— Яна?.. Эта метафора какая-то наверное, да? Давай может я в скорую позвоню… или Володе, пускай он…
— Сейчас придет Нора, — прошептала она. — Принесет кассету. Открой Норе и уходи, ладно?.. Я скоро… скоро.
Но Лена не ушла. Она хмурила светлые брови и морщила тонкий нос, кому-то звонила, говорила с кем-то строгим голосом и требовала от кого-то то каких-то таблеток, то какого-то чая. Яна устала ее слушать. Яна боялась ее и ничего не хотела так сильно, как выставить ее, запереть двери, задернуть шторы и попытаться убедить себя, что она уже лежит в могиле, а значит, перерождение вот-вот состоится. Но она не могла.
— Лена?.. — прошептала она. — Дай, пожалуйста, телефон и записную книжку из ящика под кассой…
Она долго грела в ладонях ледяную черную трубку и шептала заговоры в молчащий динамик. Будто пыталась убедить себя, что решение еще не принято. А потом все-таки набрала номер.
— Кто? — раздался в трубке спокойный голос. Такой спокойный, такой знакомый — Яна обрадовалась ему.
Так обрадовалась.
— Яр?..
— Кто это?
— Лем умер, — сообщила она.
— Яна? Это ты? Здравствуй, Яна. Я тоже знаю, кто убил Лору Палмер.
— Хорошо… Яр, это так хорошо… Ярик?.. Я хочу, чтобы ты его убил.
…
Яр начал копать в сумерках. Контейнер похоронили в лесу, за оврагом. Земля еще не прогрелась, и сначала он вырезал дерн, потом разбрасывал мокрый песок, а следом — мерзлую глину. Сторож стоял рядом и ухмылялся. Он был уверен, что ничего ценного в контейнере нет и быть не может.
— У него и денег-то не было, — сочувственно говорил он откуда-то сверху. — Ему девчонка перед его побегом в подполе тоже нычку закопала, он рассказывал. Там знаешь что было? Две тысячи рублей, которые она проезде сэкономила, его старые документы, шмотки, ботинки и блок сигарет. Он ходил всем про это рассказывал, будто там клад. Говорил, в Синем доме, что в Чаще, у меня новая жизнь была закопана. Две тыщи и ботинки, как тебе?
Яр решил, что сейчас выкопает контейнер, выберется из этой чертовой ямы и проломит этому уроду башку лопатой. Даже хоронить не будет, а в милиции скажет, что не нашел виски-бар, поэтому все должны умереть. Пускай его наконец-то закроют в дурдом, хоть на нормальных людей посмотрит.
— Давно закопали?
— В августе.
Яру ответ не понравился. В августе умерла Рада.
— Знаешь, кому он тачку продал? — флегматично спросил он, отбрасывая лопатой перерубленный корень.
— Знаю, — хмыкнули сверху.
Яр даже смотреть на него не стал. Если знает — значит, скоро он, Яр, тоже будет знать. В конце концов они почти друзья, и контейнер они вместе нашли, и вообще у них завязываются тесные доверительные отношения.
Лопата пробила крышку. Яр аккуратно вытащил ее. Сделал глубокий вдох. Достал из кармана небольшой фотоаппарат. Сфотографировал сначала ошалевшего сторожа — снизу вверх — потом контейнер у себя под ногами. Убрал фотоаппарат и вытащил из кармана рабочие перчатки.
— Так кому, говоришь, он продал машину? — проникновенно спросил он.
— А ты…
— Нагнись пониже, — посоветовал Яр. — Чуешь? Давай договариваться, пока контейнер не открыт.
— Быть не может, — пробормотал сторож. — Быть такой херни не может, смотри, там же все скобы болтаются…