Истончается экранное стекло. Тает, тает, капает черным на красный ковер. Там мертвый Лем и черная пленка, которой раз за разом накрывают его лицо. Яр сидит у нее за спиной и каждый раз мотает запись к началу. В такие моменты лицо Лема вздрагивает, дрожит, руки с черной пленкой становятся торопливыми и неосторожными.
Вот бы можно было отмотать эту пленку к живому лицу. Но Яна каждый раз смотрит в мертвое — с полопавшимися сосудами в глазах и слипшимися ресницами. Смотрит на искривленные губы и мокрые кудри. И стучит, стучит, надеясь наконец-то оказаться там.
Смотрит.
Садится рядом. Протягивает руку и касается его щеки. Это у нее в руках черная пленка. Она мешает. Она шуршит. Она холодная и принадлежит этому проклятому миру.
У него теплая щека. У него горячий лоб.
У него ласковые губы и сухие волосы. Она сидит рядом с ним, завернутая в его черный кожаный плащ, и плачет, уткнувшись в его плечо, пока чьи-то теперь чужие руки раз за разом накидывают на них черную пленку.
— Прости меня… пожалуйста… я так… я все сделала неправильно…
А смерть и тогда, и сейчас, казалась избавлением. Может, они с Лемом вместе перейдут эту реку по шаткому мосту, и он не рассыплется под их ногами. Позади останется фиолетово-рыжее небо, все ленты и все цветы.
— Если бы ты все сделала правильно, мы бы не оказались здесь. — Его улыбка обжигает ее висок. — Мы перейдем эту реку. И позади останется фиолетово-рыжее небо, все ленты и все цветы. Мы никогда не расстанемся. Хочешь?..
Она кивает. Кивает, и там, в реальности, опускает бубен чужая женщина с равнодушными глазами. Она больше не зовется Яной, и ей не чувствует боли от совершенных ошибок.
Они с Лемом встают с залитого кровью асфальта. Там, совсем рядом, шумит вода. Черный океан, в котором горит золотой фонарь.
— Это Яр, — говорит Яна. — Ему понравилось в бардо.
— Мы не будем ему мешать, — усмехается Лем. Она берет его за руку и все прошлые имена теряют значения.
…
Женщина, которая теперь звалась Дианой, сидела за игровым автоматом и равнодушно дергала рычаг. У нее на коленях — россыпь жетонов. Когда она превратит их все в монеты — совсем неважно сколько их будет — она пойдет на мост и вытряхнет их в теплую речную воду.
Она потратила все деньги из коробки с обувью. Деньги, вырученные Яной со сдачи чужих историй внаем. Она очистит их, и чистыми монетами заплатит за переход тех двоих, что об руку идут вдоль берега. После этого у нее не останется ни долгов, ни грехов. И она сможет совершить тысячу новых.
…
Яр щурился на уличный фонарь и пытался избавиться от прилипших к ладоням следов касания рояльной струны.
Проспект серый — асфальт, дома, лепнина на окнах — и медный — фонари и опавшие листья — медленно тонул в синих сумерках. Яр стоял, растерянный и ошеломленный, наматывал на порезанную ладонь окровавленный шарф, а потом тут же стряхивал его. Черный кашемировый конец шарфа падал в грязную лужу.
Далеко-далеко в лесу похоронен узкий строительный контейнер. У человека в контейнере руки связаны за спиной.
Яр нервно усмехнулся. Позволил шарфу упасть — черной и теплой змее — а потом разжал ладонь.
Ну вот все и закончилось. Серый и медный проспект, белая, серая и красная река, очерченная черными парапетами мостов, птицы и цветы на обоях в квартире Яны, которой уже никогда не придется бояться газет, рек и мостов. Все закончилось, наверное. Скоро его поймают, и тогда все закончится уже наверняка.
Но в городе пахнет весной. Холодным солнцем, которое уже напоило камни, стекло, черные ветви деревьев и проснувшуюся воду. Растаявшим снегом, распустившимися цветами, оборвавшимся кошмаром. Город просыпается и еще не знает, что кошмар оборвался. Что ни одну женщину больше не заставят надеть белый венок, ни одной женщине в венке не вырежут на лице вечную улыбку, не вскроют горло и не сбросят тело в мутную воду.
Яр отошел к стене и закрыл глаза. Ему казалось, что сквозь толстую кожаную куртку чувствуются все швы и трещины кладки. Ладони горели, и только вокруг пореза запекся лед.
Этой весной все будут ждать. Торопливо пролистывать газеты в поисках криминальной хроники. Не будут переключать местные новости. Девушки будут чаще краситься в темные цвета — убийца ведь джентльмен и предпочитает блондинок. Но весной никого не убьют, и о маньяке вспомнят к осени. И прежде, чем пролистать к криминальной хронике, будут заглядывать в раздел объявлений и гороскопов. К следующей зиме все поверят, что бояться нечего.