Спокойно доехав до нужной им станции, они сошли с поезда и направились к выходу. Выйдя из метро, их компания оказалась на длинной улице с огромным количеством разнообразных магазинов, полностью забитой людьми.
Профессор, явно уже бывавший здесь раньше, ловко передвигался среди этой толпы людей, четко следуя по намеченному пути. Демиану и Питеру же приходилось чуть ли не бежать за ним, чтобы не потерять его из виду.
Но наконец профессор Долгопупс остановился и произнес:
— Вот мы и на месте!
— «Дырявый котел», — прочитал название невзрачного бара Демиан. — Что-то он не выглядит столь многообещающим.
Будем честны, если бы профессор не указал им обоим на это бар, они бы в жизни на него не взглянули. Маленький, обшарпанный, с почти не горящей вывеской — он смотрелся странно на этой улице, набитой магазинами известных марок и брендов.
— Все в впереди! — с энтузиазмом произнес Долгопупс, открывая перед ними дверь.
Мальчики вошли, а профессор проследовал за ними. Внутри бар казался точно таким же, как и снаружи: темным и обшарпанным.
Когда они зашли, на них почти никто не обратил внимания. Все присутствующие здесь были заняты: кто-то разговаривал с собеседником, кто-то поглощал свой завтрак. Только барменша, блондинка с карими глазами, заметив профессора, радостно улыбнулась и приветливо помахала рукою.
Они подошли к девушке, и профессор нежно ей улыбнулся, взяв за руку.
— Мальчики, познакомьтесь с моей женой и владелицей бара — Ханной Аббот-Долгопупс. Милая, это Демиан Гордон и Питер Левент, — предствил их профессор.
— Здравствуйте! — хором ответили дети, приветливо улыбаясь.
— Привет… — протянула миссис Аббот-Долгопупс, неотрывно глядя на Демиана.
Глава 5. Неожиданности
1998 год
Подготовка к балу шла полным ходом. Оставалась неделя до этого знаменательного для всех события. Меня, конечно, это совсем не интересовало, но нужно было признать, что все трудились, не жалея себя. Замок пестрил великолепием украшений, развешанных буквально на каждом углу. Старались абсолютно все, будто желая найти утешение во всех этих хлопотах и не думать о событиях нынешнего года.
Как бы странно это ни звучало, но даже слизеринцы были рады помочь. Множество из них прибыло в замок без лишних указаний со стороны Министерства. Конечно, ни о каких теплых отношениях между нашими факультетами речи не шло, но вражды тоже не было. Все поголовно вели себя так, будто ничего и не было: ни войны, ни неприязни между нами в течение долгих лет, ничего. Мы не общались, просто работали вместе, игнорируя присутствие друг друга.
Я бы не смогла сказать, что бесконечно рада этому. Нет, никогда эти слова не вылетели бы из моего рта. Да и зачем лишний раз лгать? Я, как и все, просто смирилась. Перестала думать об этом и обращать на них внимание. Перестала бояться, когда Панси Паркинсон заходила в библиотеку, чтобы помочь нам с мадам Пинс расставить книги. Перестала задерживать дыхание, когда Блейз Забини проходил в коридоре мимо меня. Перестала хвататься за палочку каждый раз, когда видела Крэбба и Гойла. Потому что просто устала жить в страхе.
Однако нужно отдать им должное, от них все же была польза. Они действительно стремились помочь и помогали, не жалея себя ни в чем. Зачем им это? Не знаю. Я не разговаривала ни с кем из них, но думаю, что им тоже было не все равно на школу. Хотя, это слишком хорошо, чтобы быть правдой. Слизеринцы хитрые и понимают, что это лишь маленькая часть в списке того, что им придется сделать, чтобы отмыть свои имена и фамилии. Очень-очень маленькая часть.
Наверное, так думали и все остальные, но вслух никто ничего не высказывал. Ученики молчали, не желая снова ворошить прошлое. Гарри и Рон сначала бесились и пытались следить за моими передвижениями, но после очередной ссоры со мной стали делать это в тайне от меня. Я же, естественно, все знала и поэтому с ними не разговаривала, постоянно избегая их. Так было легче: игнорировать всех и вся вокруг меня, кроме, естественно, преподавателей.
Так было проще: замкнуться, не отвечать на глупые вопросы окружающих, по типу «Как твое настроение?» А какое, к Мерлину, у меня настроение, когда мои родители меня не помнят? Когда каждую ночь я просыпаюсь от кошмаров? Когда все молчат, не желая ворошить прошлое, а мне при виде этих людей хочется применить к ним всем Круцио и Аваду? И о какой, Мерлин, спокойной жизни идет речь, когда все мои убеждения порушились, я изменилась, но всем удобнее видеть меня в образе «старой доброй Гермионы», которая всех прощает и не держит зла, думает только о других! И почему я все это держу в себе, не позволяя сорваться на окружающих? Зачем? Я ведь знаю, что наступит момент, когда «взорвусь». Ну и пусть, плевать я хотела на мнение других.