Хозяева этого стола были людьми, которые выставили напоказ самое лучшее, что собирались отдать. Я не пропустила ни того, как Ларри удовлетворенно кивнул Юнис, ни того, как в ответ она счастливо улыбнулась. Ларри надел белый галстук и был поразительно красив. Лицо его было слишком обветренное, слишком цыганское, слишком много носило следов жизненной борьбы, чтобы принять его за аристократа. Но он хорошо знал свой путь.
Для Кона же Австралия представала совсем другой, у них был разный опыт. Он мог жениться на избалованной девушке, которая ни за что не выжила бы на Эрике, и был прав. Его внуки будут хвастать тем, что он начинал свой путь в Балларате. Но для этого и следующего поколений Эрику лучше всего было оставить для личных воспоминаний. Об Эрике нельзя было упоминать в солидном, процветающем доме Ларри с его мебелью красного дерева и столовой, обитой красным штофом.
Справа от меня Юнис посадила брата Сэма Джексона, своего дядю Вильяма. Я раньше никогда с ним не встречалась, но он заговорил со мной об Адаме. Адам перевозил для него грузы на «Розе Лэнгли», а еще раньше на «Энтерпрайзе».
— Он хороший капитан — мы плавали вместе в этих водах, и Джону Лэнгли это должно быть известно. Я знаю, что у него хорошая репутация и в Сиднее тоже. Помню то время, когда он привез мне заказ из Ливерпуля. Он задержал выход корабля из порта на три дня, чтобы я мог получить точно то, что указал. После этого я сказал Адаму Лэнгли, что он будет всегда получать от меня работу. — Вильям более пристально посмотрел на меня. — Ему нужно иметь свой корабль, Адам должен быть судовладельцем. Они делают деньги.
Я кивала головой, зная, что это правда, но как я могла сказать ему, что Адам был человеком, который мог водить суда Джона Лэнгли, привозить прибыль из каждого рейса, но не ради денег. Он плавал из любви к морю, кораблям. Хотя в Мельбурне о нем говорили, как о типичном капитане-янки, он не был таким. Он не заботился о деньгах. Ему хотелось иметь собственный корабль, но только для того, чтобы гордиться им. Я не могла сказать это потому, что люди с подозрением относятся к любому, кто не любит деньги. Так что я просто ответила:
— Да, он будет судовладельцем…
Он удовлетворенно кивнул.
— Да, я слышал, как Ларри говорил: возможно есть шанс, что он и Том Лэнгли займутся этим вместе. Это ведь решено?
— Нет, не решено. Нужно много денег на постройку корабля, мистер Джексон.
— А старый Лэнгли не хочет, чтобы что-нибудь выходило у него из-под контроля, — он пожал плечами. — Зачем ему это нужно? Я тоже не хотел бы потерять Адама Лэнгли. Думаю, Тому придется приложить немало усилий, чтобы убедить отца дать ему большой заем. Джон Лэнгли не приветствует независимость…
Потом он, нахмурясь, посмотрел на меня.
— Но, моя дорогая леди, я забываю, с кем говорю. Уж о Джоне Лэнгле вы мало чего не знаете, то есть о том, как он держится за деньги.
Я торопливо схватила бокал с вином, не желая обсуждать свои дела в универмаге Лэнгли. Мне не хотелось слышать, что я не такая, как любая из сидящих за этим столом женщин. Но Вильям Джексон говорил со мной так, словно я была мужчиной. Меня беспокоило то, что, как я ни старалась прятаться в делах за Беном Сэмпсоном и Джоном Лэнгли, в Мельбурне все равно знали, кто управляет делами за серыми шелковыми шторами.
— Я знаю о делах Джона Лэнгли не больше других, — сказала я, хотя отпираться было бессмысленно, и мы оба это знали.
Он покачал головой, мои слова его позабавили.
— И вот я говорю Сэму: «Знаешь, Сэм, глядя на эту маленькую женщину, нипочем не скажешь, что у нее такая умная голова на плечах.» Когда считаешь женщин неспособными считать больше двух длин платьев… да, просто удивительно!
Он хотел сделать мне комплимент, но сам не верил тому, что говорил. Ни один мужчина не чувствует себя уверенно в присутствии женщины, которая разбирается в бизнесе. Он не завидовал Адаму, что тому приходится возвращаться к женщине, одетой в шуршащие черные шелковые платья, у которой вместо любовных романов — гроссбухи, которая отдает свою любовь детям Розы Лэнгли. Вильям Джексон не замечал ни шелка цвета абрикоса, ни широких колышущихся юбок. Он видел только Эмму Лэнгли, знающую Джона Лэнгли и его бизнес лучше любого другого сидящего за этим столом, и он не завидовал Адаму.
Я вертела в руках бокал, пристыженная и униженная тем, что я не Юнис, не Маргарет или Кэйт, и я была рада, когда он отвернулся, чтобы поговорить с миссис Курран, и предоставил меня сидящему слева Кону, чье общество было мне более привычно. Это был тот Кон, которого я когда-то, в ту первую ночь на Эрике, раздела и уложила в постель. Но он должен был показать, что уже взрослый и знает, как сказать учтивый комплимент, хотя его глаза все еще были прикованы к Маргарет.