— Ему безразличен Том?
— Совсем нет. Он посылает ему деньги, не так ли? Очень трудно обходиться без чего-то, к чему вы привыкли.
Меня это удивило.
— Но почему — почему он хочет, чтобы Том вернулся, если они поссорились?
— Голос крови. Лэнгли поздно женился. У него только двое детей. С дочкой уже все кончено. Она не отходит от папочки и говорит, что никогда не вернется к мужу. У него нет внуков. Том — его наследник. Любой человек будет беспокоиться о своих наследниках в таком возрасте, как Лэнгли.
Итак, это была история Джона Лэнгли, но не его сына. Том стоял в тени своего отца, его желание бежать от этого выглядело глупым, когда мы видели, как он держал в руках кирку. Это зрелище вызывало только жалость.
Мы еще кое-что знали о Джоне Лэнгли.
— Он привез с собой из Англии породистых лошадей. Их для него купил его агент. У него лучшие лошади в колонии. Лэнгли во всем такой.
Мир Тома — это мир породистых лошадей и благовоспитанного общества. У нас он был чужим, и не потому, что не жил здесь, — мы знали, что Том приходил только из-за Розы. Никому из нас не хотелось обижать его. Он, как голодный, слушал все обыденные домашние разговоры Мэгьюри.
Я думаю, им частенько хотелось прогнать его. Иногда от него очень сильно пахло виски. Есть разница между мужчинами, которые пьют после дня тяжелой работы, и теми, которые пьют, проводя целый день в «Паласе». Нам было жаль молодого человека, если возможно жалеть сына богача, и ему разрешали оставаться.
Между визитами Адама Роза поощряла Тома. Я не верю, что она это делала абсолютно бессердечно. Она была наивной и ни о чем не задумывалась; девушка всегда нуждалась в обожателях, и Том, со своими мягкими манерами и приятным голосом, был именно тем человеком, который ей подходил. Каждый вечер она одевалась для него, и каждый вечер он приходил. Том был развлечением, которое помогало ей переносить эти длинные жаркие дни в ожидании Адама. В то же время он должен был заставить Адама ревновать. Роза никогда не задумывалась о том, до чего может довести эта игра с Томом. Она играла в свои дурацкие женские игры, совершенно не заботясь о последствиях.
О самом Адаме ничего узнать было невозможно. Он был молчалив и большую часть времени даже мрачен. Он имел обыкновение строгать маленькие кусочки дерева, сидел с нами у костра, а кучка стружек росла около его ног. Адам ловко мастерил маленькие фигурки животных для Кона, куклу для Хелен, дочери Мэри Хили, и попросил меня сшить кукольное платье и чепчик. Он сделал скамейки для Кэйт и привез из Мельбурна стол, сделанный им в его мельбурнской квартире.
Но для Розы подарков не делал.
Она ненавидела его привычку строгать. Адам мало участвовал в общих беседах и почти никогда не говорил с Розой, думаю, от неуверенности в себе. Мне казалось, что Адам захвачен какой-то скрытой страстью, его выдавали только глаза. Иногда, когда Роза двигалась вокруг костра, помогая Кэйт, или чем-то увлекалась, он бросал на нее быстрый взгляд. Я замечала тогда что-то безнадежное в глазах Адама. Я видела все это, потому что мне трудно было не смотреть на него.
Однажды я спросила его о пристрастии к поделкам из дерева.
— Мой дед строил корабли, — с гордостью ответил Адам. — Он был одним из лучших в Нантекете. Дед все мог сделать из куска дерева и выучил меня всему, что я теперь умею.
— У вас в семье все были связаны с кораблями?
Он поднял глаза от маленькой вещицы, которую вырезал. Его лицо неожиданно вспыхнуло от радости.
— Отец моей матери, Фарелл Бедлоу, был первым капитаном «Джулии Джесон». Это судно, перевозившее нефть, принесло больше миллиона прибыли и сделало его владельцев богатыми.
Это было одно из редких проявлений чувств, которые он в себе прятал: тоска по дому, по морю. Он все еще не совсем принадлежал прииску и нам.
— Мой отец был капитаном-китобоем. Он пропал без вести, огибая мыс Горн, еще до моего рождения, а корабль благополучно вернулся в Нантекет.
— А вы, Адам? — спросила я опрометчиво. — Какой у вас был корабль?
Он холодно взглянул на меня.
— Это была «Джулия Джесон», вторая. Я потопил ее в Бесс Стрейт, когда был ее капитаном.
Я была поражена внезапной резкостью и страданием, мелькнувшим в его глазах. Казалось, в тот момент он ненавидел меня.
Никто из нас почти ничего не знал об Адаме. О нем мог знать только Ларри, но он крепко хранил тайну. Существовал неписаный закон этого края, по которому прошлое человека было его личным достоянием. Сейчас я нарушила этот закон и узнала больше, чем хотела бы услышать. Такой человек, как Адам, не из тех, кто прощает непрошенное, хоть и неумышленное влезание в душу, когда задевают ее самые горькие струны.