— Да, капитан Лэнгли заходил по делу к отцу, — сказала она и повернулась к Розе. — Пойдемте, посмотрите свои комнаты.
Когда Роза знала, чего она хочет, ей нельзя было отказать в смелости. Во весь голос, чтобы слышала прислуга, она заявила:
— Я поняла, что буду жить здесь, а не просто иметь комнаты. Я хочу видеть весь дом. Том, покажи мне все. Пойдем, Эмми. — Я увидела благодарность на лице Тома. Элизабет была в ярости. Роза взяла Тома под руку, и вдруг он стал действительно ее мужем, наследником этого дома, а не просто посторонним, чье присутствие с трудом терпят. Он повел ее вперед и в этот самый момент перестал быть блудным сыном. А Роза завоевала свое место в этом доме.
Пройдет еще много времени, прежде чем Джон Лэнгли оставит этот дом на Коллинз-стрит ради модной роскоши Ст. Кильды и Турака. Вокруг будет шуметь город, начнут подниматься новые кварталы. Ведь он построил этот красивый дом из голубого камня на века. И люди обязаны помнить, что Джон Лэнгли находится всегда в центре событий. Он не мог спокойно удалиться в более привлекательную пригородную зону.
Его кабинет располагался на первом этаже, всего в нескольких футах от железной ограды, отделявшей дом от улицы. В дом свободно проникали уличная пыль и голоса прохожих. Но даже раньше, чем я впервые встретила Джона Лэнгли, я поняла, что именно это ему и надо. Его дом казался мне уменьшенной копией грандиозных сооружений на площади Беркли в Лондоне, мимо которых я ходила каждый день в магазин Элихью Пирсона: железные ограды, парадный подъезд с колоннами, мраморные ступеньки и изящная винтовая лестница, поднимающаяся вверх прямо из холла.
Дом был обставлен изысканной мебелью, совсем не в духе сегодняшнего дня. Позже я узнала от Джона Лэнгли имена людей, создавших все окружающие его красивые вещи. Стулья Хэплуайта, каминные доски Адама, фарфор Джозии Веджвуда. Мне не были знакомы эти имена, но когда я впервые вошла в дом и очутилась в окружении их творений, меня поразило ощущение тихого очарования и сердечности, что совершенно не ассоциировалось с образом Джона Лэнгли.
Мы осматривали дом, Элизабет нас сопровождала. На первом этаже напротив кабинета Джона Лэнгли была столовая, этажом выше — гостиная, на третьем располагались спальни, а еще выше — комнаты слуг.
— Детская и комната для занятий — там, — Том указал наверх.
— Ну, об этом нам пока думать рано, — ответила Роза.
— Эмми, пошли, поможешь мне распаковать вещи. Том, я так рада, что одна комната у нас выходит на улицу, а ты? Я люблю видеть и слышать все, что делается вокруг меня.
Она распахнула окно, облокотилась на подоконник и высунулась на улицу. Я увидела, что Элизабет открыла рот, чтобы запротестовать, и поняла, что, наверное, за все годы, что существует этот дом, никто и никогда не высовывался из его окон. В этот момент Роза выглядела так, как будто ей принадлежал весь мир.
Элизабет начала отстегивать от большой связки ключи.
— Это я оставлю вам. Они от комода и от шкафов. А сейчас я должна уйти и распорядиться…
Роза быстро отошла от окна.
— Нет, вы не должны уходить. Здесь… Я должна вам кое-что показать. Том, быстро, саквояж! Хотя нет, она в той корзине. — Роза тронула рукой лоб. — Куда же мы ее дели?
Элизабет медленно шла к двери. Том спросил:
— Дели — что?
— Брошку, которую мы купили в Балларате для Элизабет. — Роза рылась в большой корзине, а Элизабет остановилась, пораженная тем, во что за пять минут превратилась безукоризненно аккуратная комната. Поэтому она не видела изумленного выражения на лице Тома. В конце концов Роза просто вывалила все содержимое саквояжа на кровать.
— Да вот же она. — И Роза направилась к Элизабет с маленькой коробочкой в руке, крышечка которой держалась только на одной петле. — Коробка сломалась во время поездки, но брошка цела. — Она мгновение колебалась, а я подумала, готова ли Роза получить решительный отказ.
Лицо Элизабет выражало недоверие и подозрительность. Вдруг Роза вынула брошь из коробки, быстро подошла и приколола ее к воротнику Элизабет. Осторожно приколола к высокому накрахмаленному воротнику.
— Посмотрите, как она хорошо смотрится на этом платье. — Это был маленький золотой кружок с темно-голубым опалом внутри.
Элизабет выглядела так, будто Розино прикосновение ее обожгло. Она потрогала брошку и отвернулась.
— Я оставлю ключи. — Больше она не сказала ничего, но брошку не вернула, хотя, мне показалось, собиралась это сделать.
— Не волнуйтесь о ключах, — с легкостью сказала Роза, — я все равно ничего не закрываю.