— Генри… Вильям… вы сегодня не поцелуете меня?
Они рванулись ко мне, почти оттолкнув Джеймса. Они все еще целовали меня так, как целуют дети, оставляя на щеках влажный след, и крепко сжимали мою шею руками.
Они толкались у кресла, а я смотрела на их родные, любимые лица. Я видела эти лица каждый день, испытывая боль и стыд при мысли, что могу не заметить, как они выросли и изменились за один день. Они были мои — красивые, милые дети, и как они были прекрасны с их быстро меняющимся выражением на лицах! Да, они были детьми Розы и Тома, но я чувствовала себя их матерью и отцом одновременно.
— Энн, — сказала я, — маленькие девочки не должны показываться на улице с грязным личиком. На, вытри слезы.
Своим носовым платком я вытерла следы слез. Она знала, что я не ругаю ее, и немного успокоилась. К Энн я испытывала особенное чувство. Она не знала, что родилась в тот день, когда я потеряла собственного ребенка, что ей я отдала ту любовь, которую однажды дала Розе. Но она знала особенную нежность моих рук, знала что я была ей защитой от матери.
— Но, миссис Эмма… Как же пони? — воскликнул Джеймс. — Вы скажете папе, что он мне нужен?
В свои пять лет Джеймс имел самоуверенное, поразительно красивое лицо и сейчас казался разгневанным ангелочком, который всегда прав. Он стал первым внуком Джона Лэнгли и за пять лет своей жизни насладился преимуществами этого положения. Джеймс был высокомерный, умный и живой, дитя тех ночей, когда Роза со страстью отдавалась Тому после того, как Адам ее отверг и уехал из Лэнгли Даунс. Иногда я предполагала, что, возможно, Роза была уже беременна от Тома, когда умоляла Адама увезти ее.
Бен повернулся спиной к буфету, пряча виски.
— Добрый вечер, мисс Энн, — сказал он и церемонно поклонился ей.
Она незамедлительно вернула ему приветствие, присев в изящном реверансе. Когда она не волновалась, ее манеры были безупречны, чем очень гордился Джон Лэнгли. Она это осознавала, и ей приходилось использовать каждое преимущество против трех братьев, против неосознанного соперничества с матерью. Когда у Джона Лэнгли родились трое красивых здоровых внуков, он уже забыл разочарование от появления внучки. Он гордился ее красотой и умом. Она была копией Розы, только мягче; создание, которому он мог дарить любовь и восхищение. Как и трое ее братьев, она была темноволосая и белокожая, внешне гораздо приятнее Лэнгли.
— Добрый вечер! — Бен поздоровался за руку с Джеймсом, Генри и Вильямом, приветствуя каждого. В присутствии детей он всегда становился особенно элегантным и даже отказывался от виски и стоически пил с нами чай. Он сел и взял на руки Вильяма, а тот принялся стягивать с себя чулок, чтобы показать ему царапину на колене.
— Джеймс как толкнет меня… — объяснял он; лицо его было поднято к Джеймсу. Он ждал от брата сочувствия, и Джеймс кивнул ему.
Я приложила палец к губам.
— Ну же, Вильям… нехорошо ябедничать…
— Он же плакса, — сказал Джеймс презрительно. — Даже мама так считает.
Они продолжали говорить, выбалтывая свои маленькие новости, пока Сьюзен не принесла поднос со свежезаваренным чаем. Нянька, которая сопровождала их на вечернюю прогулку, имела инструкцию ждать внизу, поэтому они чувствовали себя непринужденно. Им так не хватало этой свободы, когда мы все вместе возвращались в дом Джона Лэнгли, в комнату для занятий. Взрослея, они приносили в эту комнату свои любимые вещи — игрушки, книги, деревянные фигурки животных, которых пытались вырезать, подражая Адаму. Коллекция всех этих вещей для нас значила очень много. Каждый день дети возвращались в созданный ими мир.
— Я выучил еще одну страницу, миссис Эмма, — сказал Джеймс, — я вам перескажу.
Это было детское издание Библии. Положив ее на стол рядом со мной, он вскарабкался на стул и прочистил горло. Я смотрела, как он водит пальцем по строчкам.
— Джеймс, ты не читаешь — ты говоришь по памяти!
— Ну и что, — сказал он. — Я почти могу читать этот текст. Я заставил Энн сказать мне его семь раз вчера вечером, пока не запомнил каждое слово. Семь — счастливое число, правда, миссис Эмма?
За этим столом он выучился читать, почти выучился, как он выразился. Я взглянула на Энн, которая в углу комнаты тихонько завязывала ленты на шляпке куклы. Одежду для нее она сшила сама вечерами. Вильям соскользнул с коленей Бена и тянул его к столу, где Генри трудился над картинкой-головоломкой, которую всегда им оставляли. Раньше под этим столом Генри и Вильям строили дома из кубиков и крепости из книг.