Мы слышали голос Кэйт, когда она, одеваясь, разговаривала с Дэном. Вокруг нас на Эрике продолжалась жизнь. Ларри тихо сказал мне:
— Они ищут в Мельбурне, не в Балларате. Запомни это и не волнуйся.
Больше он не обронил ни слова об этом. Случайно, когда мы однажды вечером собрались отдохнуть около костра, я заметила на себе его взгляд, в котором читались вопрос и удивление.
Я каждый день работала по нескольку часов в магазине Бена Сэмпсона на Мэйн-роуд, даже когда Ларри и Адам опять поехали в Мельбурн. Маркировала товар, вела учет и немного торговала. Я привыкла к Бену Сэмпсону, человеку с жесткими, как проволока, волосами и седыми усами, из Иллинойса «и отовсюду, что к западу отсюда», как говорил он сам. Я понимала, что он поддразнивает не только меня, но и всех, кто ему нравится. Бен Сэмпсон очень любил выпить. Он был пьяницей, но очень добродушным, и мое присутствие в магазине давало ему возможность днем посещать «Палас».
— Лорд ее любит, — говорил он, когда Ларри возражал против того, чтобы я оставалась одна в магазине. — Она лучше ведет бухгалтерию, чем я. Пускай она останется.
Меня это устраивало, и мне нравилось получать деньги, которые Бен Сэмпсон платил мне. Я отдавала их Кэйт. Это были небольшие деньги, но мне приятно было ощущать ту разницу, с которой проходил теперь каждый рабочий день.
У меня давно появилось желание быть независимой, еще со времен Элихью Пирсона. Я много занималась магазином и даже заказывала ходовой товар. Стала принимать специальные заказы на предметы роскоши от жен старателей, а то и просто немудреные вещички, о которых не задумывались мужчины, но которые были необходимы женщинам. Ко мне подходили люди со своими личными просьбами; я все тщательно записывала, а Ларри с Адамом так же тщательно выполняли все заказы в Мельбурне. Для этого требовалось время, и гораздо большее, чем стоил этот товар, но магазин Бена Сэмпсона на Мэйн-роуд приобрел репутацию места, где вам могут предложить все необходимое.
Однажды Роза попробовала мне помочь, хотя знала, что Сэмпсон был против. Ей было ужасно скучно смотреть на женщин, которые приходили сюда, чтобы израсходовать несколько драгоценных шиллингов, на молчаливых мужчин, которые совсем не обращали на нее внимания, занятые своими покупками. Я поняла, что иногда красота не приносит ничего хорошего. Она все перемешала, и я потом два дня приводила вещи и прилавки в порядок. Роза не стала дожидаться, пока Бен попросит ее уйти.
— Как ты выносишь все это? — сказала она мне. — Эти женщины — они перещупают половину товара на полках, а потом покупают фунт чаю! А мужчины — эти глупцы просто стоят и глазеют на полки.
Я пожала плечами.
— Значит, это доставляет им удовольствие. Пускай они сначала придут и посмотрят, а когда у них появятся деньги, они придут и купят.
Когда мне удавалось забыть о мельбурнском «Аргусе» и об Уилле Гриббоне, я хорошо проводила время в магазине Бена Сэмпсона.
Я работала целыми днями, и мне это нравилось. Но еще кое-что было в моей жизни, кроме работы. Очень тяжело любить мужчину, который, кажется, вас не замечает. А если и замечает, то относится не иначе, как к хорошему и верному другу. Так было со мной и Адамом. Я любила его и ничего не могла с этим поделать. Это не может остановиться, однажды начавшись, нет, даже если вы благоразумны и предусмотрительны. Я поняла, что полюбила впервые и что в этом нет ни крупицы здравого смысла. Любовь — это безумие. Я думала, что, возможно, он заметил бы меня, если бы не Роза или если бы она не влюбилась в него. Роза могла быть жестокой в своем безразличии к мужчине, но влюбленная Роза была совершенно другим человеком. Она отбросила все наивные планы относительно того, за какого мужчину она вышла бы замуж, раз позволила себе влюбиться. Теперь ее неусыпная энергия была сконцентрирована на том, чтобы заставить Адама обратить на нее внимание. Не было сомнений, что он полюбит ее, и если не сейчас, то очень скоро. И почему она должна в этом сомневаться? Ей всегда удавалось завоевать того, кого она хотела покорить.
Она жила от одного его прихода до другого, так же, как и я, только Роза этого не замечала. Она была полностью поглощена своей любовью. Наверное, это было к лучшему. Если бы она обратила внимание на мою любовь, то боль, которую мы ощутили позже, пришла бы гораздо раньше.
Это не означало, что я не боролась за Адама, как только могла. Я старательно работала — проявляла все свои способности, но в то же время понимала, что не это привлекает мужчину в первую очередь. Добродетели безупречности и честности не имеют никакого значения в таких ситуациях. И хотя за время, проведенное в Балларате, я стала выглядеть лучше — немного поправилась и на щеках появился румянец, — то лицо, которое я видела в маленьком зеркале, висящем в палатке, не могло противостоять внешности Розы.
Том Лэнгли, кузен Адама, за эти недели тоже стал частью нашей жизни. Он был здесь из-за Розы. Нам даже не приходило в голову спрашивать друг у друга, любит ли он ее, настолько это было очевидным. Он приходил в лагерь каждый вечер с каким-нибудь подарком — для Розы. Было печально видеть его таким; этот парень думал, что должен купить наше расположение, и был настолько не уверен в себе, что находил утешение в виски, который приносил с собой вместе с деликатесами из универсама на Мэйн-роуд. Он ничего и никого не видел, кроме Розы.
Том одевался уже не так, как тогда, когда мы впервые увидели его. На нем были молескиновые брюки и фланелевая рубашка шахтера. Я даже заметила, что у него на руках были свежие мозоли. Он хотел доказать, что иногда старается зарабатывать деньги таким же способом, как и все мы. Но для него это была всего лишь игра. Нам всем было известно, что, хотя Том и поссорился с отцом и поэтому был здесь, на приисках, тем не менее каждый месяц он получал от него деньги. Это была лишь видимость независимости, которая никого не убеждала.
Мы уже знали его историю. Ведь если ваша фамилия Лэнгли, то через несколько месяцев вы не сможете найти здесь ни одного человека, который не знал бы всех деталей вашей жизни. Мы слышали ее и целиком, и в отдельности, по кусочкам.
Все в колонии знали о судьбе Лэнгли.
Он приехал сюда с первыми моряками на «Виктории», занимался овцеводством. Взял две сотни тысяч акров земли и в течение трех лет боролся за них в колониальном секретариате Лондона. Получил за нее в конце концов по паре шиллингов за акр, и тогда многие думали, что воровал он больше, чем когда-нибудь платил. Том экспортировал самое большое количество шерсти в стране.
Находились и такие, кто считал, что больше всего денег Том Лэнгли заработал на торговле.
— Он правильно сделал в то время, когда в Мельбурне Ходдл размежевал первые улицы и выставил на продажу первые земли. Говорят, что Лэнгли стал тогда собственником пары кварталов на Элизабет и Коллинз-стрит. Вот тогда-то земля и стала дороже на пять фунтов… Он купил там и большой магазин, магазин одежды. Вы, должно быть, видели «Лэнгли Сто», когда проходили мимо.
Мы не помнили, видели ли такой магазин, но не перебивали.
— Что за человек отец Тома Лэнгли?
Наш собеседник, который очень любил посплетничать о Томе, пожимал плечами.
— Откуда же я знаю? Он не водится с такими, как я.
За этим следовала выразительная пауза с курительной трубкой в руке, и рассказ продолжался в том же духе.
— Говорили, что он был способный фермер. Приехал сюда со своими тридцатью рабочими. Хотел взять землю в Тасмании, но ничего хорошего там уже не оставалось, и он добрался сюда до того, как правительство начало заселять эти земли. Джон Лэнгли провозгласил себя первым фермером в колонии. Сына с дочерью он отослал назад в Англию, в школу. Здесь для них ничего хорошего не было. Дочь его вышла замуж за сына какой-то титулованной персоны. Она была замужем всего лишь год и, сбежав, приехала к отцу. Никто из них не прекословит старику. Что он велит, то они и делают. С Томом так тоже долго не продлится. Он здесь потому, что у них там что-то вышло с девушкой, которая работала в доме его отца. Говорят, Том хотел на ней жениться, а старик отослал ее назад, в Англию. Он всегда добивается, чего хочет.