— Я не могу поехать. Здесь слишком много…
Она прервала меня, замахав руками.
— Ты выслушаешь меня? Она и Том подрались. Они дрались полночи и обзывали друг друга по-всякому, и мне рассказали, что Роза собрала сумки, взяла детей и умчалась в Лэнгли Даунс сегодня утром. Это даже было бы неплохо, пойми, если бы этот никчемный Далкейт не находился сейчас в Роскомоне.
Я поняла, что она имела в виду, поняла причину ее волнения.
— Почему не послать за ней Элизабет? Она лучше меня сыграет роль компаньонки.
— Разве не невестка затеяла всю эту шумиху? И тебе ли не знать: ведь она потеряла собственного мужа и не может найти себе места, когда видит рядом женщину, у которой есть муж. А моя прекрасная Роза готова натереть себе мозоль, раз уж начала, и невестка не собирается гнаться за ней.
Мне нужно было собраться с мыслями, чтобы найти какой-то выход. Тот, кто мог уладить эту неприятность и даже предотвратить ее — Джон Лэнгли, — был назначен душеприказчиком умершего человека, с которым дружил всю жизнь. Хотя его и не привлекала мысль о морском путешествии и нарушении привычного хода жизни, все же он поехал, так как считал это своим долгом, о чем сухо сказал мне. Я думаю, за нежеланием ехать скрывался страх, что в его отсутствие, когда некому будет сдерживать Тома и Розу, что-нибудь может случиться с ними. Поместье друга, по его словам, было в плохом состоянии, и он намеревался отсутствовать месяц. Уехал он лишь неделю назад.
— Откуда вам это известно?
— Маленькая девочка, которую Роза пристроила на кухне, — единственная католичка в этой протестантской дыре, поверь мне. Ну эта малышка пришла ко мне утром и рассказала. Зная, какие каверзы готовит Роза, я пришла повидаться с Ларри, и уже он пришел повидать Тома. Том пьян. С утра. И не хочет ехать за Розой. Это ужасно — Роза убегает оттуда вслед за этим Далкейтом, а Том и пальцем не 274 шевельнет, чтобы остановить ее. Розе нужен муж, который держал бы ее в узде, а Том этого никогда не понимал… Вот что получается от смешанных религиозных браков… — закончила она не совсем логично.
Рука моя дрожала, когда я разливала чай. — А вы точно уверены, что Далкейт сейчас в Роскомоне?
— Уверена! Из-за Далкейта они и подрались. Невестка начала говорить о нем Розе, та вспыхнула, как огонь, а Тому всегда надо вмешаться, хочет он того или нет. Роза кричала, что поедет в Лэнгли Даунс, чтобы быть рядом с ним, — это все им назло. На весь дом, Эмми! Бездельники-слуги, которые вечно суют свой нос в чужие дела, разнесут скандал по всему городу.
— Что же делать?
— Ее ничто не остановит, я уверена. Нужно что-то делать, чтобы это немного приличнее выглядело. Если там будет другая женщина, то Роза не посмела бы раздувать скандал. А вы подруги…
— Роза и я — не подруги!
— Мне это известно, ты же не думаешь, что я в мои годы ничего не вижу? Но ты должна ехать не из-за Розы, а для всех нас. Для маленьких детей, Эмми, — для них и Джеймса. И для детей Ларри. Для Кона и Маргарет, ты же не хочешь опозорить Кона перед семьей его жены?
— Почему вы сами не едете? — не сдавалась я, хотя уже чувствовала свое поражение. — Кто больше матери нужен там?
Она сжала губы в одну тонкую линию, лицо ее покраснело.
— Я дала слово, что переступлю порог дома этого человека только в случае рождения или смерти, и я сдержу свое слово. И это последнее, что я говорю по этому поводу.
Во мне поднялись раздражение и гнев на эту семейку. Они были неумолимы, непримиримо упрямы, и каждый из них был уверен, что он прав. Неужели я должна буду вечно раздираться между ними, пытаясь помирить тех, кто не мог помириться. Я думала о Розе. Почему из всех людей именно я должна была ехать к ней сейчас. Она слишком часто высмеивала меня, уверенная, что я никуда от нее не денусь. Я не хотела возвращаться туда, где она почти одержала долгожданную победу. Должен быть предел тому, что мне пришлось вынести от Розы, и Кэйт должна знать это.
— Кэйт, я не могу этого сделать! Пожалуйста, не просите меня об этом!
— В семье больше никого нет, кто мог бы поехать.
Это было все, что она сказала, и это был конец спора. Я принадлежу этой семье, и я знаю это. Несколько слов — и я могла бы сбросить с себя этот груз, но тогда я навсегда лишилась бы семьи.
Жалкий вид Ларри угнетал и раздражал меня. Юнис со слезами на глазах подошла попрощаться.
— Постарайтесь образумить ее. Она погибнет, а мы никогда не отмоемся от позора. Скажите ей, что если она сразу вернется домой, то мы… — она не договорила, смутившись.
— Простите ее? По-моему, Розе не нужно прощение.
В последний момент подошел Том, чтобы пожелать мне хорошего путешествия.
— Это ты должен был ехать, а не я, — сказала я ему.
— Я не поеду. Я столько натерпелся. Скажи ей, Эмми, — нет, ничего не говори! Ничего! Скажи, что Том ничего ей не передает.
Он развернулся и быстро зашагал прочь. Юнис запричитала низким от горя голосом:
— Не понимаю! — сказала она. — Не понимаю, зачем все это!
Так через семь лет я вернулась в Лэнгли Даунс.
Грубые побеленные стены, широкая веранда, тяжелый запах роз — все осталось таким же. Но я стала другой. Я смотрела на дом с неприятным чувством узнавания. Я поняла теперь, что не забыла сонную тишину вечеров — она сохранялась в моем сердце все эти годы, как и вид безмятежных просторов. Я вернулась к тому, что любила.
Дети шумно бросились ко мне с веранды, едва увидев экипаж. Они окружили меня, радостно, бурно обнимали меня; в этих неопрятных шумных детях я с трудом узнала тех четверых, что приходили ко мне в офис в Мельбурне.
Они не спрашивали о причине моего приезда.
— Вы приехали пожить здесь, миссис Эмма? Сколько времени вы здесь будете жить?
— Сколько вам захочется.
Мы пошли в дом, они отталкивали друг друга от моих сумок и расхватывали сладости и фрукты, присланные Ларри. И я поняла, как глупо было отказываться приезжать с ними сюда все эти годы. Никакой конфликт с Розой не должен был мешать мне находиться с ними в этой другой, более спокойной обстановке. Теперь, когда они были со мной, я больше не боялась Розы.
Мое напряжение и неловкость исчезли, стоило мне войти в глубокую прохладу холла. Мэри Андерсон уже спешила ко мне от кухонных помещений: ей уже объявили о моем приезде.
— Добрый вечер, миссис Лэнгли. Добро пожаловать в Лэнгли Даунс.
И странно, вспомнив ее давнюю преданность Розе, в которой не было для меня места, я поняла, что она искренне мне рада. Словно мое присутствие сняло камень с ее души.
Розы в Лэнгли Даунс не было.
— Она уехала сегодня утром, миссис Лэнгли, — сказала Мэри Андерсон. — Сама правила лошадьми. — Она кивнула головой в сторону загона. Может быть, случайно, но в этом направлении находилось поместье Роскомон.
Я провела вечер с детьми, наблюдая, как они выполняют акробатические упражнения на колючей траве. Я не делала замечаний Энн за ее шумное поведение, для меня было откровением видеть ее теперь, сбросившую маску благовоспитанной девочки, какой она была в классной комнате в Мельбурне. Ее носки порвались, а кисти рук покрылись царапинами от жесткой травы. Над правым глазом быстро набухала шишка, которую она посадила, ударившись о каменный бордюр клумбы. Но она была бесконечно счастлива, во всем старалась не отставать от братьев и, в отличие от своей матери, не обращала внимания на поражения.
В конце вечера мы нарезали полную корзину роз для моей спальни.
— Расскажите нам о бабушке, — попросил Джеймс. — Дедушка рассказывает нам о ней каждый раз, когда мы бываем здесь.
Мы сели у красивой, ничуть не грустной могилы в углу розового сада, и я сочиняла истории о женщине, которую никогда не видела, а только немного представляла по рассказам Джона Лэнгли. Я рассказывала детям о том времени, когда она приехала сюда, когда не было еще церквей и кладбищ. То, что я им рассказывала, было, в сущности, историей дома, воспоминанием о том, как распланировали и посадили этот розовый сад для их бабушки. Они притихли, слушая меня, их шумливость сменилась мечтательной усталостью. Когда тени деревьев дотянулись до загонов, дети охотно пошли со мной в дом, такие же послушные и приличные, какими всегда были по вечерам в Мельбурне.