— Аркадий Арамович Григорянц? Я ведь прав? — голос особиста казался каким-то глуховатым, скользким, совершенно слизким, напоминающим тропу в суглинке после проливного дождя. Да и вся его фигурка, закрученная вокруг массивного письменного стола, казалась таким же скрученным слизняком, забравшимся на твой виноградник непрошенным гостем. Однако в этом кабинете именно Корнеев был хозяином. Именно тут он распоряжался судьбами людей, которым не повезло оказаться под пристальным взором молодого защитника революции.
— Так точно. Вы просили меня зайти.
— Я приказывал вам зайти, — почти безразличным тоном произнес Корнеев. — Но вы не слишком-то спешили. Согласитесь, для комсорга части опаздывать по приказу органов не слишком-то вежливо.
— Меня вызывал к себе командир части, — Аркадий чувствовал, что начинает вскипать.
— Ладно. Ладно. Не кипятитесь. К командиру, так к командиру. Понимаю. Заняты. Очень. На пару вопросов. Ответите. И свободны.
Макар Корнеев когда становился злым ничем свою злость и раздражительность старался не выдавать. Вот только говорить начинал короткими рубленными фразами, состоящими из одного — двух слов. Он не так давно в органах, но привык, что его слушают с опущенными глазами и стараются не возражать. Кроме Могилевчика. Но даже командир части никогда не ставил особиста на место при подчиненных, только с глазу на глаз. А тут молодой парень, который в армии всего ничего, а уже нос задирает. Ничего, сейчас начнет сопли вытирать.
— Я тут анкету вашу просматривал. Кое-что заинтересовало. Присаживайтесь. Будем разговаривать.
Аркадий сел на табурет напротив особиста. Табурет — это не стул. Если следователь по зубам съездит, с табуретки упал и предмет обстановки цел. А вот стул — он и поломаться может. Так что табурет в этом кабинете самое то, как и стул хозяина кабинета, такой еще называют венским, с высокой спинкой и округлым седалом. Простой и удобный.
— Родители.
— Что родители?
— Кто ваш отец.
— В анкете указано: сапожник.
— Простой сапожник.
— Простой сапожник.
— У него никогда своей мастерской не было?
— Почему? На себя работал.
— И работников у него не было? Одного? Двух? Или пятерых?
— Когда ребенком был — помогал ему в мастерской. А работу отец делал сам. Так что я не работник. И брат меньший ему помогал. Алексей. Но не работал.
— Учился делу?
— Нет. Он сейчас в школе еще учится.
— Значит, Арам Григорьянц — простой сапожник?
— Арам Кардгян. Мы с отцом давно не живем. Фамилия матери.
— Почему расстались?
— Это у родителей спросите. Не у меня.
— Отец детям помогает?
— Нет. Он беден.
— Неужели у армян отцы забывают детей?
— Не забывает. Но помочь не может. Это разные вещи. Он был ранен в боях с басмачами.
— Вот как? — Корнеев изобразил удивленное лицо.
— Командовал отрядом красногвардейцев. Под Бухарой тяжело ранен. Трудится. Но здоровье слабое.
— И ваша мать его оставила?
— А вам-то что с этого?
— Молчать! Вопросы. Задаю. Я!..
Особист громыхнул кулаком по столу. Ему хотелось громыхнуть по роже этого молодого армянчика, наглого не по годам. Но пока что было не за что. Пока что…
— Кто ваша мать?
— Нас в семье пятеро: три брата и две сестры. Она детей растит. Подрабатывает. Шьет. Стирает. Убирает у кого надо. Как-то справляется.
— Так это ее фамилия Григорянц?
— Так точно.
— Скажите. Это верно? У армян фамилия с «ц» на конце — княжеская?
— Так говорят. Только это не так. Так раньше было. Лет сто назад.
— Так ваша мама не княжна? Бывает такое. Вышла княжна замуж за простого сапожника.
На слове «простого» Макар сделал особое ударение.
— Ее отец тоже был простой сапожник. Мать — швея. Она шить и научила.
— Кругом простые сапожники и швеи?
— Так точно.
— Хорошо. Можете идти. Но если вы что-то скрыли…
И особист Корнеев нехорошо улыбнулся — криво, зло. Аркадий тут же понял, что имеет в этом хорькообразном человечке опасного врага. Да нет. Не только врага всех в части. Но теперь и его личного врага, который еще попьет ему немало крови и нервов.