А Моня шла, держа под руку своего Арончика (она уже была уверенна, что это именно ее Арончик), и эта уверенность делала ее неожиданно смелой. Она прижималась к его плечу и слушала рассказ о жизни, о студенчестве, о скитаниях молодого учителя. Она не знала, почему выбрала именно его, более того, Моня понимала, что никакого выбора и не было, просто они встретились — и все, и влюбилась… С первого взгляда. Что испытывал Арон, сказать было сложно. Но, ей казалось, он тоже поглощен этим чувством. Ему приглянулась она, Моня, которая пусть и не была красавицей, но была очень привлекательной девушкой, немного полноватой, но ей эта полнота шла, ее внешность была не такой уж приметной, но именно Арон оказался тем человеком, который рассмотрел и оценил в ней настоящую красоту, и не только…
Ребекка неотрывно наблюдала за идущей парочкой, вот они остановились, как только оказались в тени ивы, растущей почти на самом берегу реки, вот взялись за руки. Надо же! Они целуются! Почему-то ей захотелось возмутиться таким наглым поведением парня, но тут же Ребекка поняла, что просто завидует сестре, а зависть не самое лучшее чувство. И в эту минуту, так некстати, появился Валик. Он был весь запыхавшийся, наверняка почти бежал, было видно, что он очень спешил, но все равно опоздал почти на десять минут.
«Может быть, он меня тоже все-таки любит, или нет? Да… любовь — это точно не математика! Ее невозможно описать никаким уравнением… Интересно, а кто-то из математиков ставил перед собой подобную задачу?» — подумала Ребекка, глядя на смущенное лицо Валентина, ожидающего взбучку за опоздание (это бывало всегда, когда он задерживался перед репетицией), потом увидела букет полевых цветов, который тот все не решался вручить, улыбнулась, и подала Валику руку.
— Давай пройдемся в сторону пристани? — предложила девушка для того, чтобы не пересекаться со старшей сестрой. И когда они уже шли по набережной, держа в руке подаренные цветы, Ребекка еще раз бросила взгляд на сестру и ее парня. А они стояли на том же месте, как пришпиленные и продолжали целоваться. Действительно, а вдруг это у них любовь? И на ее душе стало как-то неожиданно тепло и радостно.
Глава тринадцатая. Дела семейные
Абрахам не был особенно религиозным человеком. Но часто он читал Тору. Работа в совхозе занимала много времени, и в синагоге Абрахам Голдберг бывал не так часто, как пристало бы ревностно верующему человеку. Но в Бога он верил. Верил искренне, ведь если не Божий промысел, то что тогда столкнуло его с Лейзой? Что, скажите люди добрые?
Сегодня у него был особенно тяжелый день. Сказать, что Абрахам устал, было не верно, он был истощен физически и морально. И именно в такие моменты старый еврей искал утешение и ответы на свои вопросы в мудрости Торы. Почему-то неспешное чтение древней книги успокаивало его. Когда пришел, было уже поздно. Он с порога отказался от еды, даже не стал пить чай, а сразу же засел за книгу. Жена знала, что в такие минуты ее мужа трогать нельзя. Это знали и его девочки. Впрочем, пока что никого из них дома не было. Постепенно произошло то, что должно было произойти: слова из Торы принесли успокоение. Абрахам как будто бы очнулся. Словно какая-то пелена спала с его глаз. Он почувствовал в себе прилив сил. Такое случалось не часто, но иногда чтение священных свитков делало его самого сильнее. Прочитав короткую благодарственную молитву Абрахам неожиданно почувствовал сильный голод. Ну вот… все становится на свои места.
Выйдя на кухню глава семьи застал на ней Лейзу. Она хлопотала над ужином, который на сей раз был очень поздним. Все было готово, все ждало едоков, но их пока что не было. Увидев мужа, женщина тут же бросилась исполнять свой долг и через несколько минут еда вся такая горячая и свежая, уже была на столе. Еще утром Лейза сходила на базар и купила курицу, как всегда, живую, долго торговалась, пока не нашла именно то, что хотела, потом отнесла ее на птицерезку и проследила, чтобы ее разделали как полагается. Теперь еда стала кошерной. Курицу надо было постараться растянуть на несколько дней, поэтому она приготовила жаркое, в котором порезала курицу такими маленькими кусочками, что за кружками моркови и кольцами лука ее можно было и не заметить. Но аромат от подливы был изумительный, впрочем, как и всегда. Из потрошков и домашней лапши она сварила суп, который сейчас поставила перед мужем, а рядом — мамалыгу, кашу из кукурузной муки с подливой из курицы. Лапшу и хлеб Лейза готовила сама — так получалось экономнее. Надо сказать, что Абрахам никогда не резал хлеб большими грубыми кусками, а ломти резал очень аккуратно и тонко. Вот и сейчас он именно так нарезал хлеб и начал есть с аппетитом суп. Как только он поел, супруга убрала со стола тарелку и положила в чистую небольшую плошку салат из огурцов и помидоров, сдобренный в самую меру кукурузным маслом. Все это было съедено с большим аппетитом.