Выбрать главу

— Эва! Кушать… я тебя молочком попою с оладушками, — хлопотала мама, неспешно переваливаясь от печи к столу и обратно.

Отец уже давно ушел на работу, а мама домохозяйствовала, семья была ее главной работой в жизни.

— Опоздаешь в школу… Или где вы там собираетесь?

— На школьном дворе. Я сейчас. Мам!

Эва посмотрела на сестер, потом подошла к зеркалу — это место перед зеркалом было ее любимым и почти постоянным. Все знали, пока она не приведет себя в порядок — не сдвинется от зеркала ни на шаг.

— На праздник идешь? — Моня задала риторический вопрос: ведь Эва не могла пропустить такое шумное мероприятие, тем более, что там будут ребята со всего города.

Ребекка, скользнув взглядом по Эвочке, улыбнулась. Она очень любила сестру, хотя и закрывала глаза на ее недостатки. Но она любила ее такой как есть — со всеми ее прелестями, детской еще непосредственностью и подростковыми шалостями. Бросила взгляд на часы: ей было пора. Опаздывать Ривка не любила. Точность была ее пунктиком. Чуть ли не основным в ее сложной натуре. Кстати, так же она не терпела, когда опаздывают другие, особенно, мужчины.

В ее характере иногда проглядывались мальчишеские черты. Кто знает, может быть, потому, что она так была похожа на отца?

— Пока, девочки! Мама, я ушла! — с этими словами Ребекка выскочила на улицу.

А еще через две минуты за ней вышла и Моня, впрочем, старшая и не старалась догнать сестру. Все сестры должны были встретиться: на летном поле.

Глава вторая. Инспекция

Июль 1939 г.

Машина утробно заурчала, как гигантский кот, и плавно стала выбираться на холм.

— Долго еще? — Один из двух военных в машине, обращался к шоферу, белобрысому молодому пареньку в солдатской форме.

Водитель был новенький, из Тульской области, местные дороги на границе с Румынией знал плохо, постоянно путался, карту читать не умел, из-за чего инспектор никак не мог попасть на нужный ему объект.

Выручал сопровождавший его командир из погранотряда — показывая дорогу водителю.

— Сейчас повернем, потом по проселку выедем… минут двадцать — двадцать пять займет.

Молодой политрук волнуется.

Шутка ли — инспектор из самого Генштаба! Из Москвы!

Еще при первой встрече, гость из столицы отметил: не кадровый, форма новенькая. Аккуратист. Чисто выбрит. Лицо приятное. Заметный акцент. Интересно, армянский или грузинский? Тогда же состоялся и первый разговор:

— Вы откуда родом, политрук?

— Из Коканда, товарищ дивинженер.

— Вот как… — инспектор как бы взвешивая, стоит ли продолжать расспросы, времени у него было в избытке, потому продолжил беседу: — У вас интересный акцент. Решил, что вы родом из горных отрогов Кавказа.

— Я армянин, товарищ дивинженер. Наша семья переселилась в Коканд задолго до революции.

— Ну вот, наша страна в миниатюре: коренной русский, армянин, да еще татарин — интернационал. И все едут делать общее дело…

От недавнего воспоминания военного инженера отвлекла выбоина на гребне холма, куда успела взобраться машина.

Отсюда открывался вид на город Могилев-Подольский — город в яме, как часто называли его местные жители. И действительно, окруженный со всех сторон высокими холмами, которые местное население гордо именовало «горами», городок теснился в узкой долине Днестра. Река, прорезавшая долину на две почти равные части, делила и мир на две страны: с одной стороны — СССР. С другой — Румыния. На Дмитрия Михайловича опять нахлынули воспоминания, теперь уже давние. Этот городок был его старым знакомым.

С ним у него было многое связано. Война. Да, его сюда привела война. Будучи в звании подполковника служил под началом самого Брусилова, участвовал в знаменитом Брусиловском прорыве. Когда штаб 8-й армии оказался в Могилеве-на-Днестре, там оказался и подполковник Дмитрий Михайлович Карбышев, еще не зная, что тут его ждет точка перелома, разделившая его судьбу на «до» и «после».

Тут он начал свою деятельность не как офицер, а как гражданин. Поддержал революцию. Бездарность, с которой царский генералитет проигрывал войну, преступное поведение масонской клики Керенского вызывали в его душе протест. Он был близок с солдатами, понимал их надежды и чаяния. И знал — так войну вести нельзя. Отдельные успехи, достигаемые такими военными гениями, как тот же Брусилов, сводились на нет общим бездарным руководством армией.