Было еще одно предложение. И еще более неожиданное. Как только Ребекка устроилась на работу в школу, ей предложение сделал Марк Ройзман, учитель музыки в ее же школе. Но его ухаживания, как и предложение, сделанное почти что в пылу отчаяния, Ребекка гневно отвергла: Марк был женат, у него был ребенок, которому только-только исполнилось два годика, и девушка не считала возможным даже подумать о том, чтобы разрушить семью. Это, не говоря о том, что Марк Давидович Ройзман никакого интереса, как мужчина, у нее не вызывал. Слишком слабохарактерный, слишком мягкий, слишком уж артистичный, чтобы быть по-настоящему искренним. Нет, он даже отдаленно не походил на идеал ее мужчины. Ребекка задумалась о том, кто же на самом деле для нее стал бы идеалом мужчины. Нет, не Сталин, что вы, не Ворошилов, тем более не Каганович, она их уважала, ценила, но не идеализировала, а вот отец… Отец! Именно он был для девушки тем самым идеалом, на который должен был похож ее будущий муж. И кто тому виной, что она этот идеал так и не встретила?
Лейза молча накормила дочку, которая съела еду как-то автоматически, погруженная в свои не совсем веселые мысли, мама не решилась расспрашивать Ривку о том, что накипело в ее душе, выслушала почти равнодушное «Спасибо. Все было очень вкусно», и стала ждать старшенькую, пребывая в том же, смятенном, состоянии души.
Моня не пришла, а прилетела, глаза ее были полны радости и счастья. Увидев маму, она радостно уткнулась ей в плечо и сказала:
— Мамочка, я влюбилась.
— А что он? — просила Лейза, крепко прижимая к себе дочку.
— Он сделал мне предложение, прямо на третьем свидании, представляешь? Сказал, что жить без меня не может, что любит. Он сказал, что первого сентября придет просить моей руки.
— Почему первого?
— Мама, это такой учительский праздник, ему хочется, чтобы и ЭТО событие осталось для меня праздником на всю жизнь.
— Ты уверена, что он это да?
— Мне кажется, что я знаю его всю жизнь. И что лучше мужчины не бывает. Я в этом уверена. — Она подняла глаза к потолку, и практически сразу добавила: — Да, уверена!
— Будем смотреть, доча…
— Да… я кушать не буду, спасибо, мама.
Монечка пошла спать, а Лейза подогрела еду, ей как раз кушать очень сильно хотелось. Впрочем, вкуса еды она не чувствовала. Никогда еще дочь не была такой счастливой. Неужели на ее улице будет настоящий праздник? Надо подумать о свадьбе. Свадьба, пусть даже скромная, это все равно расходы. И как можно больше узнать об этом парне и его родственниках, ведь это важно, с кем в родстве мы будем состоять.
Тут на кухню вошел Абрахам. Он очень редко просыпался ночью, но эту ночь спал очень плохо, а жены под боком не было.
— Ты еще не спишь? Слушай сюда, надо ложиться, если кто не пришел, поговорим поутру.
— Нет, Абраша, все пришли. Мне что-то не спится. Монечка выходит-таки замуж.
— Этот ее новый?
— Он самый.
— Таки так и надо. Это хорошо. Идем.
И они пошли. Лейза почувствовала, что мужу нужна ее ласка, что случалось уже не так часто, как раньше, но каждый раз это было для нее настоящим праздником. Тем более, сегодня.
Глава шестнадцатая. Бурная репетиция
Глава шестнадцатая
Бурная репетиция
Машины в город как назло не было. Аркадий вышел из расположения части немного с запасом, он не любил опаздывать, всегда старался прийти точно в срок, а для этого не грех было иметь небольшой люфт времени. Горячность характера и пунктуальность, доведенная до абсолюта — вещи вполне совместимые в одном характере. Политрук надеялся остановить какой-то транспорт по дороге в город, но если бы не получилось, он не расстроился бы, именно для этого и нужен был т.н. «ефрейторский зазор». Пара километров туда-сюда, это дело солдатским ногам привычное. Он шел на репетицию с несколько смешанными чувствами. Осознавая, что Ребекка его сильно зацепила, размышлял, может быть, по-настоящему влюбился? Аркадий пока что только прислушивался к своему чувству, он еще не был уверен в нем, но что-то изменилось в нем, даже Могилевчик заметил это… Аркадий ничего не понимал. Пока он все списывал на проницательность командира, который не раз удивлял его своими выводами и решениями. И всегда этот упрямый белорус оказывался прав!
Он шел мимо беленьких глинобитных домов Серебрии. Его всегда удивляли украинские мазанки. Они мало чем отличались, вроде бы, от глинобитных домов Коканда или Ташкента, но все-таки отличия были настолько разительны, что не могли не бросаться в глаза: заборы из дерева, которые тут называли «штахетником», соломенные крыши, чего на жарком Юге и в помышлениях быть не могло, но такая крыша защищала и от дождя, и от холода, аккуратные садочки около хат, которые так не походили на сады Коканда. Сады его детства. И всюду колодцы с водой. Настоящая роскошь. Они тут живут и не понимают, насколько благословенна эта земля, напоенная водой! Они воспринимают воду как должное, но только мы, выросшие в засушливой пустыне, знаем, что вода — дар Божий! Больше всего его поражали журавли. Которыми в большинстве своем черпали близко залегающую воду из колодцев. Простота и доступность воды была главным впечатлением, которое испытал Аркадий, приехав на Украину. Он знал, что так бывает, что в других республиках вода — не проблема, но, чтобы настолько не проблема, этого он не ожидал. И хотя, к хорошему быстро привыкаешь, а вот к обилию воды никак привыкнуть не получается. И еще… вишни… и сирень… как ее тут много! И вишен, и сирени, как любят тут ее, как заботливо высаживают около каждого дома, вместе с нарядными кустами калины. Босоногие и голопузые мальчишки, такие же, как и в Коканде, возились в такой же пыли, играя в такие же игры, только кричали при этом на своем языке, так похожем на русский и одновременно таким отличным, что порой, при общении с местными, Аркадий совершенно искренне не понимал, о чем собственно идет речь.
Пройдя мимо церкви, закрытой за ненадобностью новой властью, ему за поворотом открылся небольшой мостик через речушку Серебрийка, приток Днестра, давший свое название селу. А уже за этим мосточком начинался город. Поначалу он практически ничем не отличался от пригорода — все те же мазанки, правда, кое-где выкрашенные в голубой цвет, те же садочки, заборы-штахетники. Но вот и железнодорожный вокзал за которым, завод, тут и появились каменные здания, и начинались городские кварталы. Аркадий прошел мимо машиностроительного завода, направляясь к базару, центру городской вселенной. А уже от базара к первой школе, где собирались синеблузники, было рукой подать.
В своих душевных переживаниях Аркадий и не заметил, как дошел до тяжеловесного здания школы. На первом этаже еще шел спешный ремонт: готовились к дню знаний, как всегда, не успевали, но, обязательно должны были успеть. Директор школы уехал куда-то за дефицитными стройматериалами, которые обещали, но так и не выписали, завхоз костерил строителей так, что слушать его школьникам, да что там школьникам, учителям школьников было категорически противопоказано. Но из всего этого бардака вырастала уверенность — надо, значит, будет сделано. Аркадий прошел на второй этаж, в класс музыки, где чаще всего проводили репетиции синеблузники. Этот класс уже был приведен в порядок. Только надо было расставить парты, стоявшие высокой кучей в самом центре класса, чтобы не мешать покраске пола. Но здесь никого не было. И тут он увидел Ребекку. Она была вся в рабочей одежде, видно, что с утра занималась ремонтом в школе — ее роба была забрызгана краской и мелом. Девушка спешила, лицо ее раскраснелось, из-под платка выбивалась прядка кучерявых волос, а на щеке красовалось маленькое белое пятнышко — брызги побелки.